душой наступи и подчини себе безжизненное бремя богатств и с пылкою приязнью сердца следуй за Благоразумием, дабы внутренние покои матери-Мудрости узреть беспрепятственным взором».

Тогда я: «Хотелось бы мне, чтоб ты, отпустив поводья укоризны, от всего сердца обрушилась на сынов Алчности».

Тогда она, свернув ход своего рассказа к самым горьким и язвительным нападкам, молвит:

XIII

«Злата заветный глад когда уязвляет людское

Сердце[1043], разум людской не ведает, алчущий, страха.

Дружбу губит, родит неприязнь, раздраженье вздымает,

Сеет войну, питает раздор, войну обновляет

Прерванную, скрепленные рвет договоры. Подъемлет

Сына против отца и мать против чада[1044]; он братьям

Тогу братства забыть внушает; и всех, кто единством

Крови соединен, разделяет единая ярость[1045].

Зной желанья когда припекает желудок рассудка,

10 Жаждет ум от питья, и новый Тантал[1046] изнывает

В волнах, и груды богатств лишь сил придают его жажде.

Сытый алчет, жаждет хмельной, вожделеет богатый.

Хочет один всего, и делает это хотенье

Нищим его; снаружи богач — внутри же всё беден.

Тот ничего не стяжал, кто мнит: ничего не стяжал он.

Бедность пока он в мольбах стремится восполнить богатством,

В сердца обитель, в ума укрепленья несытого входят

Рати несметны врагов, и, гул поднимая великий,

Всю сотрясают они цитадель человеческой груди.

20 Ибо страх наступает на ум, и с тою же силой

Зыблет желанье его, весь град ума разоряя.

Так мятется скупец от двойного вихря печалей:

Страшных страшася вещей, ум и сам измышляет боязни

Новые часто, и страх сочиняет, и в страхе ущерба

Терпит ущерб, и беду измеряет своим опасеньем.

Разны злосчастья ему в боязливых грезах приходят:

То коварства жены, то уловки воров опасенье

Провозвестит, то приход неприятеля; глотке грозящий

Меч представит оно и владык[1047] перуны ужасны;

30 То о пожарной беде помянет, то гнев Океана

Вообразит, и в одном он страхе уж терпит крушенье.

Ум богача о деньгах философствует, в час как в шкатулке

Он их хоронит, и грош погребенный как раз умирает

Для потребы любой: им шкатулка отныне владеет,

Не человек, для своей лишь его сохраняя потребы.

Чтобы ларцам поднести монетой полное блюдо,

Строгий пост на свою богач налагает утробу.

Скупость утробе страшна, и дивится она, что в доходе

Должном отказано ей; от ларца она ищет подмоги,

40 Но к утробе ларец глухим обращается ухом.

Пища — лишь для очей, в серебре — единому взору

Пир; философом стать поневоле пришлося утробе,

Голод пришлось ей терпеть в желаниях неутоленных.

Слезы, моления мед и самая бедность людская

Не убедят, чтоб богач бедняка, изнуряя процентом,

Не пожирал, кошелек несчастного опустошая.

Слезы ему смешны бедняка, несчастного муки —

Сладость ему, наказанье других — ему утешенье.

Плач и тоска одного — забава и смех ждет другого.

50 В скорби и стонах один — другой покончил со скорбью.

Всякая страсть в богатом скупце открывает дорогу

Страсти к деньгам. Ведь не наделен уже его разум

Волей, чтоб его взор к другим отводила предметам.

Нет, не богатству богач, но ему владыка богатство.

Он не владелец деньгам, но им самим овладели

Деньги, и погребена душа скупая средь денег.

Сих почитает богов, сим идолам почесть священной

Службы несет он, и грош дарит его божьей приязнью[1048].

Попранный алчностью, так человеческий разум впадает

60 В рабство плоти, слугой при ней состоять принужденный.

Так, плотской ослепленное тьмой, сердечное око

Меркнет, затменье познав, в одиноком дремлет безделье.

Так на беду человеческих блеск разумений оделся

Тенью плотской, и слава ума бесславною зрится.

Ни богачей, ни богатств, однако, не унижает

Слово сие: один лишь порок уязвить оно хочет.

Ни богатств, ни казны, ни обыкновенья богатых

Не осужу, коли дух победительный, разуму предан,

В силах попрать богатства свои, коль славный возничий,

70 Ум, начнет направлять богатства употребленье.

Ведь коли всю казну расточит, коль в дарах разливаться

Станет богач, хоть ищет хвалы и радеет дарами

Благосклонность стяжать, но если дарам сим началом,

Возчиком, проводником не будет трезвость сужденья,

Будут бесплодны они: ведь дар похвалы не заслужит,

Только купит ее, без приличия и различенья

Если его совершить. Воздают за дарения часто

Лицемерьем похвал, притворным образом славы,

Призрачной честью, хвалы обезьяной, тенью приязни».

XIV

«Вот, ты видишь, как птичий клей цепкой алчности отнимает свободу у человеческого ума. Теперь следует рассмотреть, как напыщенная надутость дерзостной заносчивости заставляет надмеваться человеческие умы: гибельной заразой этой немощи отравленные, многие люди, кичливо возносясь над самими собою, рушатся ниже самих себя, убывая в стремлении прибывать, нисходя в стремлении взойти, разбиваясь в стремлении добиваться. У этих людей торжественная пышность речей, или мать подозрений, молчаливость, или некая особливая повадка в делах, или необычная в движениях сдержанность, или чрезмерная заботливость о теле есть внешняя глосса внутренней гордыни ума.

Ибо иные, кого угнетает приниженность рабского состояния, хвастают благородной свободой; другие же, своим ничтожным и смехотворным родом водворенные средь простонародья, на словах наделяют себя отменным происхождением; иные, хотя, еще вопя в колыбели грамматического искусства, сосут молоко из его грудей, притязают на высоты Аристотелевой тонкости; иные, хотя цепенеют от стужи заячьей боязливости, с помощью одной болтливости награждают себя львиным мужеством. Есть и такие, кто прямо выражает внешним молчанием то, что замкнула внутри заносчивость внутреннего презрения. Ведь они брезгуют разделять общую беседу с иными, лежащими на более низкой ступени нравов, и с теми, кто им равен по добропорядочности, и даже с отмеченными достоинством более высокого сана. Если же кто, задав вопрос, захочет добиться от них слова, ответ будет отделен от вопроса столь обширным перерывом молчания, что подумаешь, одно к другому никакого отношения не имеет.

Иные, кому отрадно придавать своим действиям особливый вид, всячески стараются быть во множестве единственными, во всеохватности особыми, в совокупности несхожими, в единстве отличными. Пока иные заняты беседой, они посвящают себя молчанию; пока