Он последовал за ней на верхний этаж, где на кухонном столе десятки шоколадных трюфелей лежали на подносе в ожидании, когда их обваляют в порошке какао. Она вытащила из духовки поднос с большими коричневыми кляксами, шипящими на нем.

– Сейчас я только сделаю эту порцию и буду вся внимание.

Он наблюдал, как она осторожно отделила одну кляксу от противня и навертела ее на черенок деревянной ложки.

– Имбирные трубочки, – догадался он, и в его голосе прибавилось уважения.

– Я делаю имбирные трубочки для моего папы, а шоколадные трюфели – для мамы и тети. – Она навертела еще пять трубочек, затем вылила на противень тесто так, что образовалось еще несколько клякс, и снова поставила его в духовку.

– Потрясающе, – сказал он.

– Вы, наверное, хотите поговорить о Луизе.

– Ну, вообще-то да. В последнее время с ней стало очень трудно, она сделалась вспыльчивой и раздражительной, а когда я спрашиваю ее, в чем дело, она не желает отвечать.

– Может быть, считает, что вам следовало бы понять ее без объяснений.

– А вот я не понимаю.

– Ну, Джозеф! Она влюблена в вас, и это, естественно, означает, что она хотела бы провести Рождество с вами. В прошлом году вы позвали ее за покупками, постоянно спрашивали, нравится ей ваш выбор или нет, а потом оказалось, что все эти подарки предназначены для вашей жены!

– Признаю, тут я сплоховал.

– И ничего ей не подарили!

– Я возил ее на выходные в Париж. Это и был ее рождественский подарок.

– Вы прекрасно понимаете, что это не так. Вы возите ее в Париж или еще куда-нибудь, когда едете туда по делу.

Он не ответил. Стелла повернулась к духовке.

– Вы ведь никогда на ней не женитесь, правильно?

– Я женат. И никогда не обещал на ней жениться.

– Считаете, что это вас оправдывает, да? Ручаюсь, вы никогда не говорили ей и о том, что не можете или не хотите жениться на ней.

Он не любил женщин в здравомыслящем и прагматичном настроении, и ему поднадоели ее упреки. А она продолжала:

– Луизе тридцать пять. Когда ей будет под сорок, есть шансы, что вы бросите ее ради кого-нибудь помоложе, и что тогда с ней станет?

Обо всем этом Стелла размышляла потому, что – если уж начистоту – сама она дурнушка в толстых очках, да, с неплохой грудью, но слишком уж объемистым задом: вряд ли она кому-нибудь вскружит голову. Скорее всего, она выйдет за первого, кто сделает ей предложение, если это вообще произойдет. От жалости к себе ей становилось легче многое понять. Чуть мягче Джозеф спросил:

– Значит, вы считаете, что всем женщинам хочется замуж?

– Я считаю, что большинство женщин хотят иметь детей, и брак, само собой, очевидный путь к этой цели. – Она закончила сворачивать вторую партию трубочек, одернула передник и села за кухонный стол напротив него.

Он сказал:

– Она уже побывала замужем и родила ребенка, которого потом бросила.

– Она понятия не имела о любви до Хьюго…

– Какого Хьюго? – резко перебил он.

– Извините, я думала, она вам рассказала. В Хьюго она влюбилась во время войны. Его убили. Перед смертью он написал ей письмо, но его ей так и не отдали. Ее муж и свекровь. Эти двое чуть не разбили ей сердце.

Он предложил ей сигарету и сам прикурил им обоим.

– Я не знал, – сказал он.

– А я думала, знаете. Пожалуйста, не говорите ей, что я вам рассказала.

– Не скажу, – мягко заверил он. Общая тайна сгладила трения между ними.

– Я что хотела сказать: пожалуйста, не надо добивать ее.

– Так как же я, по-вашему, должен поступить?

– Мне кажется, вы должны с ней расстаться.

Пауза. Потом она добавила:

– Конечно, я понимаю, ей будет тяжко, но не так, как тянуть до тех пор, пока она не станет отставной любовницей.

– А как же я? – с горечью спросил он. – О моих чувствах вы подумали? Как мне лгать ей, что я ее не хочу, когда на самом деле это неправда?

– Думаю, и вам будет трудно. Но вы, конечно, можете обмануть ее, сказать, что у вас есть другая или что ваша жена обо всем узнала. Однако лучше было бы все-таки сказать ей правду. Правда чище и честнее. – Ее здравомыслие и впечатляло, и пугало его.

– Только не говорите ей до Рождества, – продолжала она. – У них намечен общий семейный сбор, и она может не выдержать.

Он поднялся, чтобы уйти.

– Кстати, на этот раз я принес ей подарок. – Он вытащил из кармана небольшой квадратный футляр. – Как вы считаете, ей понравится?

Это было ожерелье из крупных зеленых камней, прикрепленных к тонкой золотой цепочке.

– Стразы восемнадцатого века, – пояснил он. – Я знаю, она такие любит. В футляре открытка. Я тут подумал, что вы, пожалуй, не откажете мне в любезности завернуть его для меня.

– Пожалуй, не откажу, – ответила она. Он умел быть неотразимо обаятельным.

Семья Хью

– Извини, что мы припозднились, дорогая.

– У нас было такое прекрасное, просто замечательное утро. Я выбрала три подарка, мамочка, только подарок для Джорджи надо положить в раковину, если мы прямо сейчас будем обедать.

Генри и Том услышали, что они вернулись, и с грохотом сверзились с лестницы в столовую, где как попало был накрыт стол.

– Ну и что на обед? – спросил один из них.

– Пудинг со стейком и почками, – ответила Джемайма, вынимая накрытую салфеткой миску из кастрюльки.

– Ух ты, вкуснятина! Наша самая любимая.

– А для меня никакая не вкуснятина. Ненавижу почки. Ненавижу, – с удовольствием повторила Лора.

Хью резал пудинг клиньями, брал ложку и поливал соусом. Джемайма обжаривала тонко нарезанную капусту.

– Мама! Ты же знаешь, что зелень нам не нужна. Во-первых, это ненастоящая еда, и вообще мы ее не любим.

– А я ненавижу.

– Довольно! Всех касается. Мама приготовила вам такой чудесный обед, а вам все не так, вечно вы ею недовольны. Если уж на то пошло, я всех вас ненавижу, но ведь сижу, обедаю с вами и ничего, не жалуюсь.

– Но мальчишек ты ненавидишь не так сильно, как меня, правда?

– Конечно. Ты у меня самая-самая ненавистная. А капуста восхитительна, Джем. Что ты с ней сделала?

– Поджарила со сливочным маслом и капелькой «мармайта».

В кругу семьи Хью отодвигал в сторону все рабочие заботы; поход за покупками с Лорой был физически утомительным, но он радовался целое утро, а теперь ему выпала редкая удача – обед вместе с семьей.