– Виген, – позвал Драгомир начальника стражи. Тот с готовностью вскинул голову. – Скажи страже, чтобы следили за воротами лучше. Никто не должен сегодня выходить из детинца без твоего ведома.

Он поговорит с Младой и тем мальчишкой-вельдом с утра. А сейчас не мешало бы хоть немного отвлечься ото всех забот прошедшего дня, если только Хальвдану снова не захочется полезть на рожон. Но верег, кажется, и сам оставил надежду довести начатый разговор до конца. Он уже вовсю налегал на принесенного только что осетра, запеченного на углях, приправляя его изрядной долей медовухи.

* * *

Полночь миновала давно. Столы пустели, обессилевшие от съеденного и выпитого кмети вяло расползались по избам. Но будут и те, кто досидит до утра за тихими разговорами и последней чаркой, на дне которой будет плескаться капля меда. Знать, парни, проспавшись, и не вспомнят, о чем судачили всю ночь, но сейчас все сказанное наверняка казалось им очень важным. Ну и пусть. Скоро им будет не до пиров и праздников. Всем придется тяжко.

Драгомир, сонно моргая, размял затекшие от долгого сидения плечи и медленно встал. Выпил он не сказать чтобы много – скорее о себе давала знать усталость, – но каждое движение давалось ему с невероятным трудом. И еще более сложным испытанием казался грядущий подъем по лестнице до своих покоев. Уже в спину догнали его тихие невнятные голоса воевод, которые за вечер успели и повздорить, и помириться, а сейчас так же, как и он, наверное, не могли найти в себе сил просто подняться с места.

В переходах замка и башне было тихо. Стражники, видать, уже разбрелись по темным углам и прикорнули, пользуясь тем, что с них сегодня никто ничего спрашивать не станет. Драгомиру было все равно. Он вошел в свои покои и бросил на лавку рядом с дверью снятый на ходу кожух. Тот соскользнул и упал на пол – ну и пес с ним, доплестись бы до постели. Драгомир потер глаза и едва не вздрогнул, когда, отняв руку от лица, обнаружил, что в светлице его ждет Геста. Подумал даже поначалу, что примерещилось. Но жена и правда была здесь. Она сидела в кресле, почти теряясь в нем, но тут же порывисто встала навстречу.

Драгомир прошел мимо, предупреждающе подняв руку.

– Не начинай.

– Я и слова не скажу, – прошептала Геста. – Позволь только остаться.

Он остановился и повернулся к жене.

– Зачем тебе это? Ведь ничего не изменится.

Та опустила взгляд и осторожно провела ладонью по его поясу, остановилась на застежке и начала расстегивать. Драгомир молча наблюдал за ней, пытаясь понять, что чувствует в этот миг больше: раздражения или жалости. Он знал, что говорят о Гесте – иной раз казалось, что служанки нарочно пытаются донести до него слухи вперед всех. Конунгову дочку в замке не держали за хозяйку даже в лучшие времена, когда только случился свадебный обряд. А уж теперь едва вслед не плевали. И он был тоже виноват в этом.

Геста наконец справилась с поясом и едва удержала от падения слишком тяжелый для нее меч. Драгомир забрал ножны из ее рук и положил на лавку. Взял ладони, узкие и мягкие, в свои. Какие же маленькие, не предназначенные для оружия или работы, да и вся она как будто из нездешнего мира. Похожая, скорее, на ундину. Так и не смогла стать частью Кирията и жизни Драгомира, привыкнуть к ней. Может, поэтому он так и не полюбил Гесту, не провозгласил княгиней: знал, что не даст ей ничего, как и она ему. Они всегда будут чужими – и, верно, нет ничего, что могло бы их связать. Даже детей боги не послали.

Геста смотрела на него янтарными глазами молча, как и обещала, и будто бы боялась пошевелиться. Драгомир подхватил ее на руки и отнес в постель. Еще одна ночь ничего не изменит.

Под утро он пробудился от крика. Геста, которая до того обнимала его, вздрогнула и заметалась, не проснувшись. Она бормотала что-то неразборчиво, задыхаясь, и отбивалась, не позволяя даже взять себя за плечи. Драгомир еле смог поймать ее.

– Проснись! Проснись, Геста!

Молодая женщина всхлипнула последний раз и открыла глаза. Неподвижно она уставилась на Драгомира и, кажется, не сразу поняла, где находится. Ее губы продолжали беззвучно шевелиться, а по щекам текли слезы. Вдруг Геста рванулась, будто чего-то испугалась.

– Прогони, – едва слышно произнесла она.

Драгомир нахмурился и отпустил ее, не понимая, что она хочет сказать. Наверняка начнет нести чушь, еще не оправившись от сновидения. Стоит ли вникать? Полежит немного и придет в себя. Но Геста настойчиво взяла его за руку и повторила отчетливо:

– Прогони ее.

– Кого прогнать? Тебе просто приснился плохой сон. Все закончилось.

Он терпеливо и как можно более ласково погладил Гесту по волосам и улыбнулся, хоть после бессонной ночи голова уже начинала немилосердно болеть. Еще чуть-чуть, и снова заснуть не удастся, а ведь за последние перед походом дни нужно сделать еще очень много важного. Как же не ко времени все эти женские кошмары.

– Младу, – расширив от ужаса глаза, проговорила Геста, крепче сжимая пальцы.

Драгомир вздохнул: опять старая присказка. А ведь обещала молчать и уж точно знала, что разговоры о том, чтобы выгнать Младу, ему не понравятся. Лучше было ничего на это не отвечать: снова начнется спор, который вытянет силы из обоих, а толку – чуть. Подавив вспыхнувший было гнев, Драгомир откинулся на подушку и бессильно вперился в потолок, борясь с желанием прогнать жену немедленно.

– Она убьет меня и тебя, – не унималась та. – Убьет, пойми же ты!

– Прекрати! – Драгомир резко сел.

– Убьет… – повторила Геста, прижала ладони к лицу и вдруг заплакала.

Не навзрыд, так, чтобы продрало до самого сердца, а тихо, как плачут только над большой потерей. Впрочем, женским слезам верить нужно всегда с изрядной осторожностью – даже самые на вид искренние могут оказаться всего лишь уловкой. А Геста владела этим оружием так, как иной воин не владеет мечом.

Драгомир встал, раздраженно натянул исподнее и откинул одеяло с Гесты.

– Уходи.

Молодая женщина перестала плакать и попыталась подтянуть покрывало к себе, но не смогла.

– Ты не понимаешь! Я вижу этот сон постоянно. Он вещий… вещий, – глухо бормотала она, умоляюще глядя на него.

– Что ты еще выдумаешь, чтобы убедить меня прогнать Младу? – Драгомир взял рубаху, в которой Геста пришла к нему, и швырнул ее на постель. – Уходи. Не лезь в дела, которые тебе не подвластны!

– Я не выдумываю!

Драгомир замахнулся раскрытой ладонью. Геста сжалась в комок, тихо пискнув, точно ребенок. Не дожидаясь следующего замаха, она быстро накинула рубаху и выбежала из светлицы.

Дверь хлопнула так, что, верно, разбудила полдома.

Драгомир тяжело опустился на постель. Он не ударил бы жену, но в первый раз ему хотелось сделать это настолько сильно, что он сдержался с неимоверным трудом. Вряд ли Геста виновата в том, что Млада не пришлась ей к душе, и на ее месте любая другая поступала бы так же, если не удумала бы чего похуже. Но каждый раз, когда Геста упоминала имя Млады, он приходил в такое бешенство, что голова нагревалась, как котел на огне, и в ней умирали все разумные мысли. Появление воительницы в дружине казалось Драгомиру важным, если не сказать знаменательным событием, только вот в чем его особое значение, он пока не понимал. Но в тот самый миг, когда увидел Младу в первый раз, ему показалось, что они уже встречались раньше. И более того – были хорошо знакомы. Когда-то давно, словно в другой жизни. Возможно, это были отголоски однажды забытого сна, но Драгомир почувствовал в девушке такую силу, от которой, несмотря на загадки, сопровождающие ее, отказаться не мог. Помыслилось даже, он знал, о чем Млада думает, ощущал ее уверенность и решимость.