невиновен, и ни один суд на свете этого не опровергнет. Когда Мэри Эсти поднялась на верхнюю ступень и прощалась с мужем, детьми и близкими, плакало все обширное семейство Нёрс. Она говорила те же мудрые, самоотверженные вещи, о которых писала в своей петиции. Почти все присутствовавшие начали всхлипывать, когда палач опустил ей на лицо капюшон и столкнул ее с лестницы.

Глаза Николаса Нойеса остались сухими. Повернувшись к безжизненным телам, свисавшим с примитивной конструкции, он с усмешкой сказал: «Как печально видеть восьмерых посланников ада висящими здесь!» [71] Ни слова об этом нет в труде Мэзера, с которым пастор к тому моменту уже хорошо продвинулся: они умерли немного несвоевременно. Они напрочь отвергли свою причастность к колдовству, как отвергал ее в течение четырех заседаний суда каждый из двадцати семи подозреваемых, – и все были приговорены к смерти. Всех обвинили в издевательствах над девочками из деревни Салем, о которых некоторые даже никогда не слышали, а большинство никогда не видели. Многие в Колонии залива вели строгий подсчет. С меньшей тщательностью, но с большим удовольствием враги пуритан наблюдали за массачусетским безумием. Они охотно вешают друг друга как раз за те преступления – отмечали двое купцов-квакеров, посетивших в ту осень Салем, – в которых обвиняли нашу «предположительно дьяволопоклонническую секту». Действительно, они «горячо и безумно лупили друг друга в темноте», как сетовал Коттон Мэзер [72]. Охота на ведьм, похоже, заставляла их действовать в стиле существ типа католиков, французов, колдунов – то есть именно тех, кого они ненавидели.

10. Публикуется во избежание появления лживых сообщений

Ведь пророчество – это будущая история, а история – это прошедшее пророчество: в них обоих говорится об одном и том же [1].

Николас Нойес, 1698

Сто двадцать грязных, истощенных недоеданием подозреваемых в колдовстве сидели той осенью в тюрьме. Среди них были беременные и серьезно заболевшие, а были и те, кто еще недавно ухаживал за теперь уже мертвыми сокамерниками. Живя практически друг у друга на головах в убогих, гудящих от слухов ульях, они представляли собой весьма необузданную компанию. Почти половина из них признались. Невестка преподобного Дейна и свояченица Уильяма Баркера описывали абсурдные, изматывающие душу обвинения, которых «боязливым женщинам не вынести» [2]. Они согласились со всем, что им вменялось: «рассудок, доводы, права – у нас почти ничего не осталось». Сбитые с толку и униженные, они понятия не имели, что им уготовано. Должны ли признавшиеся и обвиненные ожидать одной судьбы? Одни защищали свою невиновность так же неистово, как другие каялись в сделках с дьяволом. Сатанинские наемники шипели и плевали в несогласных с судом. Они же знают, что «эти» тоже ведьмы! При этом признавшиеся постоянно подкрепляли рассказы друг друга. Однако, хотя за лето благодаря их сплоченности удалось сколотить целый дьявольский заговор, к концу сентября доверие к ним начало ослабевать. Размах кризиса тоже приводил в замешательство. Возможно ли, вопрошал Хейл с растущим беспокойством, «чтобы в таком просвещенном месте так много людей на таком небольшом участке земли вдруг в одночасье прыгнули на колени к дьяволу?» [3] Суд сталкивался с крепнущим сопротивлением. Судьям требовалась заслуживающая доверия версия вторжения, которая обосновала бы их тяжкий труд, подчеркнула бы текущую угрозу и развеяла бы сомнения. К счастью, у них уже имелся волонтер.

Еще в начале сентября Коттон Мэзер запросил у Стивена Сьюэлла стенограммы судебных заседаний. Салемский писарь согласился их предоставить, но не сделал этого. Истолковать его бездействие сложно. Суд заседал в середине месяца почти без перерывов; жена Сьюэлла носила их четвертого ребенка. Он все время принимал просьбы и жалобы, в том числе от Пэрриса, который регулярно бывал в городе, и от Нёрсов, то и дело появлявшихся у его порога. У него было и без того достаточно бумажной работы, чтобы еще и копировать судебные документы. Нетерпеливый, надоедливый Мэзер снова попытался вытянуть их из не выполнявшего обещание Сьюэлла прямо перед казнями 22 сентября. Так ему, Мэзеру, будет «легче помогать в борьбе против инфернального врага», – умолял он [4]. Ему всего-то нужно шесть или – если Сьюэлл проявит снисхождение – дюжину основных дел. Такое дополнительное усилие со стороны писаря – ничто в сравнении с пользой, которую оно принесет[127]. Мэзер напомнил, что идет на риск ради их общих друзей. Не было необходимости пояснять, что одним из них являлся старший брат Сьюэлла.

Быстро переформулировав просьбу в приказ, Мэзер поставил свои условия. Писарь должен предоставить ему документы в виде повествования. По крайней мере он должен переработать то, на что так часто ссылался. Не будет же Сьюэлл в письменной форме повторять свои слова о достоверности показаний признавшихся, о сдуревших присяжных и их интерпретации призрачных свидетельств? (Мэзер в этот момент вовсе не выглядел как человек, столь яростно на эти самые свидетельства нападавший.) Ему нужны самые убедительные фрагменты: он возьмет рассказ Сьюэлла и доведет его до ума. В конце концов, гораздо труднее разувериться в колдовстве теперь, когда одиннадцать ведьм уже повешены. (У него имелась еще одна причина броситься в драку: и Хейл, и Нойес подумывали написать собственные книги. Что бы они ни наблюдали, участники салемских процессов считали это исторически важным.) Под конец Мэзер прибегнул к тяжелой артиллерии: он трудится по поручению их губернатора и намекнул на политический резонанс.

У писаря оставалось немного возможностей и дальше откладывать это дело: на следующий день он вместе с семьей уезжал в Бостон. Возможно, он выложил стопку документов прямо тогда же, хотя сам так и не стал хроникером тех событий. В тот четверг Стивен Сьюэлл гостил в богато убранном особняке своего брата – сплошь дуб и красное дерево – вместе со Стаутоном, Хэторном, Джоном Хиггинсоном – младшим и Коттоном Мэзером. 22 сентября, в день казни восьмерых ведьм, мужчины собрались, дабы дать отпор критике в адрес суда [6]. Все они оставались абсолютно довольны проделанной работой, даже Хиггинсон, чья родная сестра сидела в тюрьме (а еще он недавно подписал очередной ордер на арест подозреваемого из Глостера). Жизненно важно, чтобы именно судьи, а никак не Мэри Эсти или Джайлс Кори слыли героями: они тут занимаются изведением ведьм, а не сотворением мучеников. Это был день наставлений; все дружно помолились. Если им требовался одобряющий кивок Бога, то вечером они его получили: пошел долгожданный проливной дождь.

Хотя приехавший в мае губернатор Фипс нашел своих избирателей в тисках «самого ужасного колдовства или одержимости дьяволами», он полностью предоставил разбираться с вопросами