Чего я не знал, так это того, сколько времени Энни пробыла в состоянии клинической смерти и какой вред был нанесен ее мозгу, но это можно было выяснить только после того, как девочка очнется. Если очнется.

Убрав с лица Энни влажную от пота прядь волос, я отступил назад и слегка покачнулся – давала о себе знать значительная потеря крови. Впрочем, головокружение быстро прошло, и я решил, что не буду думать о том, насколько серьезно мог пострадать мозг Энни. Сейчас мне нужно было найти донорское сердце, и притом – срочно.

Воспользовавшись паузой, Сэл Коэн выгнал из операционной лишних людей, а оставшимся медсестрам приказал как следует продезинфицировать все, что можно, поскольку сама комната и инструменты готовились все же в большой спешке. Стоя чуть в стороне, я внимательно следил за приборами, которые контролировали жизненные процессы моей маленькой пациентки, и размышлял о том, что даже сейчас, даже под наркозом, Энни жива в гораздо большей степени, чем была всю свою жизнь. Я как раз пытался придумать, как же нам – мне и девочке – выбраться из той сложной ситуации, в которую я вовлек нас обоих, когда операционная сестра легонько похлопала меня по плечу.

– Доктор?..

– Что?

Она показала на телефон внутрибольничной связи, висевший в коридоре прямо напротив дверей операционной.

– Линия один.

Я повернулся к Сэлу.

– Я на минутку. Вы тут без меня справитесь?

Старый врач невозмутимо кивнул и продолжил руководить медсестрами и врачами, которые смотрели на меня так, словно я только что на их глазах сошел с ума.

Я вышел в коридор, вымыл руки в раковине и взял трубку телефона.

– Митчелл на проводе.

– Как там наша девочка? – пророкотал в трубке голос Ройера.

– Жива.

– Сколько, по-твоему, у нас времени?

Я немного подумал.

– Небольшой запас есть. Я только что подключил ее к насосу.

Последовала крохотная пауза – Ройер смотрел на часы, засекая время.

– Хорошо. Подержи ее так немного, о’кей? Я еду в Нэшвилл, похоже, там появилось подходящее сердце.

Слова «подходящее сердце» заполнили меня целиком – совсем как плазма, циркулировавшая в жилах Энни. Перед моим мысленным взором вдруг возникла отчетливая картина: Энни в желтом платьице привстает на цыпочки, слегка выгибает спину и изо всех сил кричит «Лимона-а-а-а-а-д!», а ветер играет ленточкой на ее шляпе.

– Тебе что-то известно?

– Почти ничего. Когда я доберусь до Нэшвилла и увижу все своими глазами, то сразу тебе позвоню. Это будет, э-э-э… через двадцать семь минут.

Я снова поглядел по сторонам и увидел мечущихся по коридору врачей и сестер. Казалось, этот хаос захлестывает и меня, и я невольно зажмурился.

– Я не буду ничего предпринимать, пока ты не приедешь сюда с сердцем… – Я сделал небольшую паузу, пожалуй, впервые задумавшись о том, что результат наших – моих – усилий может оказаться совсем не таким, как мне хочется. – Или без сердца.

Ройер ответил не сразу. Немного помолчав, он повторил:

– Жди моего звонка через… двадцать шесть минут. Проследи, чтобы линии были свободны. И, кстати, наша операционная бригада уже в пути, ребята должны вот-вот быть у тебя. Они обо всем позаботятся, твое дело только привести их к Энни и рассказать, что ты сделал.

– Хорошо, я их встречу.

Я повесил трубку и, обернувшись, увидел поблизости техника, который что-то яростно черкал в блокноте.

– Ты сейчас очень занят? – спросил я.

– Нет, сэр, не очень.

– Хорошо. Сиди здесь и следи, чтобы никто – ни один человек, будь это сам президент – не занимал этот аппарат. Понятно?

Техник поднялся со стула, встал перед телефоном и сложил руки на груди, точно ресторанный вышибала.

– Да, сэр.

Я кивнул и собрался было вернуться в операционную, как из комнаты ожидания приемного покоя донесся какой-то шум и возня. Что-то сильно ударилось о стенку, двойные двери распахнулась, и в коридор ворвалась Синди. Она неслась прямо к дверям операционной, но я заступил ей дорогу. Затормозить она не успела. Врезавшись в меня, Синди сбила меня с ног и упала сама.

– Риз! – завопила она, барахтаясь на полу. – Скажи!.. Скажи мне правду, Риз!!!

Я прижал ее к себе, обуздывая напор.

– Она жива. Энни жива.

Синди пыталась высвободиться. Она колотила меня кулаками, схватила за ворот рубашки и несколько раз рванула.

– Риз?!.

Я видел, что мои слова не дошли до ее сознания, и показал на дверь операционной.

– Говорю тебе, она жива!

– Но… Нет, я не верю!.. Как это может быть? Ведь когда ее увозили в вертолете, Энни была…

Я покачал головой.

– Не сейчас. Я потом тебе расскажу. Только что звонил Ройер, кажется, он нашел сердце. Сейчас он в пути, но минут через двадцать перезвонит, и тогда мы будем знать точно.

Синди прижала ладони к мокрому от дождя лицу, откинула с него мокрые волосы. Кажется, она начинала понемногу приходить в себя. На ее запястье болтались мои часы, и я, осторожно расстегнув браслет, надел их себе на руку.

Она посмотрела на меня.

– Ты… Я могла бы чем-нибудь помочь? Тебе что-нибудь нужно?

Я немного подумал и попытался улыбнуться.

– Откровенно говоря, я бы не отказался от стаканчика холодного лимонада.

Синди уронила голову на грудь.

– Я тоже.

Мы сели на полу, и я прижал ее к себе, не обращая внимания на персонал, торопливо снующий по коридору. Увидев, что Синди более или менее успокоилась и задышала ровнее, я сказал:

– Мне нужно поставить себе капельницу, чтобы компенсировать потерю жидкости. Немного перекусить тоже не помешало бы. Следующие часа два будут не из легких, и мне понадобятся силы.

Синди вытерла глаза, кивнула и, поднявшись с полу, отправилась на поиски кафетерия, а я вышел в комнату ожидания приемного покоя. Обнаружив там Чарли и Термита, я провел обоих в один из внутренних холлов, где медсестра из «Лайф Флайта» поставила мне и моему шурину по капельнице. Пока физраствор понемногу поступал в наши жилы, я съел энергетический батончик «Клиф», а медсестра осмотрела и промыла раны Чарли, которые оказались довольно глубокими и до сих пор кровоточили.

– Эй, доктор, – окликнула она меня. – Взгляните-ка…

Я поднялся с дивана и, отсоединив капельницу (физраствор в ней все равно почти закончился), в свою очередь осмотрел Чарли. Медсестра была права: он получил довольно серьезную травму, которой следовало заняться как можно скорее.

Пока я рассматривал раны на голове Чарли, медсестра вернулась с кассетой хирургической мононити. В общей сложности мне пришлось наложить двадцать семь швов на два самых серьезных рассечения – на темени и на лице. Ничего страшного в них, в общем-то, не было; я не сомневался, что обе раны скоро заживут, хотя первое время и будут болеть, причиняя массу неудобств. То же самое относилось и к левому плечу. С ним, правда, Чарли повезло несколько больше: это был просто вывих, никаких признаков перелома, однако и вывихнутое плечо гарантировало довольно сильные болевые ощущения при малейшей попытке пошевелить рукой.