красивых стульчиков на кухню. То, напротив, таскает старую мебель, которую предварительно приходилось разбирать и ломать, на дальнюю помойку, где стояли контейнеры. А еще надо было покупать продукты, что превращалось в эпопею: долгий, вдумчивый и спорный выбор сыров, колбаски, мяска… Он уже домой вечерами побаивался идти, зная, что сейчас она потащит его по прилегающим магазинам. Допоздна просиживал в редакции и, бредя домой, думал, что, поужинав, рухнет на диван с книжицей… Дудки! После ужина он взгромождался на стулья под потолок и привинчивал новые гардины. И еще ругался, правда совсем уж вяло, на сына, который в свои пятнадцать мог бы на подобных работах заменить папеньку.

Сын же, только что вернувшийся с гулянья, и ухом не поводил, из всех видов оружия выколачивая душу из толпы монстров. Сошников подметил: современные дети начинают свободно управляться с компьютером, еще не научившись различать буквы и даже не научившись толком говорить. Его сын в четырехлетнем возрасте владел компьютером лучше, чем иные дипломированные журналистки, по многу лет наугад тыкающие мышкой в меню Word — со смутной надеждой, что, авось, что-нибудь и вывалится. В этой дьявольской машине все было приспособлено для совращения детей — интуитивно понятные сатанинские иконки, которые извилистыми, но верными дорожками неуклонно вели людей в уже обретающий хорошо просматриваемые контуры странный постчеловеческий мир. Что же было донимать парня, которому, по всем признакам, предстояло столкнуться с тем чужим миром.

Но было и смещение в приятные сферы. Он стал замечать, что Ирина заметно похорошела. Дело было не в новой одежде или прическе под темный каштан. Розовая свежесть проступила на полнеющие щеки, глаза стали радостными и подвижными. Дома вечером она говорила с ним необычным голосом, перетекающим в воркующие тональности. Сошников такой ее голос стал уже забывать… Если он допоздна сидел за компьютером и добивал срочную статейку, она могла подойти сзади и мягкими полными руками обвить его, прижаться. Совершенно неподдельная искренность. Он и эти ее движения почти забыл. Или звала с кухни: «Игоречек, сегодня твои любимые…» Ну, возможно не самые любимые — ленивые вареники под сметаной с засахаренной земляникой — но тоже, конечно, вкусно… За все годы о любом блюде, что бы она ни приготовила, даже простой гречневый кулеш с куском свиного рыла, он всегда говорил: «Вот здорово, вкусно!» — и при этом понимал, что врожденная непритязательность к еде — весьма полезное человеческое свойство в стране, триста лет не устающей много и охотно рассуждать о блинах с икрой.

* * *

И вот утро. Середина мая, красота которого связана, конечно, с теплом, и с прилетом птиц, и вообще со всеобъемлющей и стремительной сменой ландшафтов. В этой-то смене и открывается каждый год главное: ощущение пространственного смещения, виртуального переезда из одной страны в другую — из северного, уныло-пасмурного, обтекающего грязью, чадящего трубами промышленного захолустья в нежно-голубой, отражающий после короткой грозы теплое солнышко и молодую зелень в лужах, прибранный — почти курорт.

Сошников шел на работу пешком через полгорода, смотрел, как сорока с ветки целит взглядом в ленивую непричастную кошку внизу. В этот день перекрыли все главные улицы, которые, вытекая одна из другой, представляли собой один широкий ломаный проспект, протянувшийся через весь город, и выходило, что перекрыли весь город. На каждом перекрестке дежурил усиленный наряд. Из общественного транспорта кое-как двигались маршрутные такси, но им приходилось ползти закоулками, подолгу зависая в сплошных пробках. Проще было довериться «своим двоим». Так что город стал пешим. Улицы заполнились движущимися в обе стороны толпами-колоннами. В городе ждали одного из главных шоуменов государства.

Сошников давно заметил, что в стране установилась мода на актеров и шоуменов, которые понемногу делались первыми людьми общества, как впрочем и первые люди общества постепенно обретали породистость «звездных» скоморохов. В конце концов все они сплелись во что-то единообразное: депутатствующие скоморохи и скоморошничающие депутаты. Грань неразличима. И все они пророчествовали — уж этого не отнимешь! Стоило включить телевизор и пощелкать пультом, как появлялась какая-нибудь присыпанная нафталином примадонна скоморохов, пророчествующая на темы, далекие от шоу-бизнеса, дававшая советы и прогнозы там, где ученые люди путались. А на канале рядом, еще один пророчествующий попугай, но, смотришь, — все-таки попугай в регалиях и при должности.

Как журналист Сошников имел представление, насколько трудоемок и длителен процесс съемок даже короткого видеосюжета, и порой удивлялся: когда же, к примеру, государственные шоумены, не исчезающие с экранов, занимаются своей основной работой, а не пресс-конференциями, брифингами, выступлениями-показухами, саммитами-сходняками, форумами-тусовками, прямыми линиями, подведениями итогов, на которых на самом деле ничего никогда конкретно не решается и не подводится? Вероятно, эти люди вовсе не занимались своей официальной работой, недаром дела в государстве шли из рук вон плохо. И незачем им было мараться, ведь государственный шоу-бизнес оплачивался народом, верно, из множества разных касс — суммами, которые не снились даже голливудским баловням.

Кто именно должен был осчастливить город своим стремительным проездом в черной VIP-колонне скоморох-лимузинов, город не знал. Даже Сошников слышал накануне в редакции что-то неопределенное — завеса секретности была непроницаема. Но уж он-то оставался и наиболее равнодушным к такого рода мероприятиям. Так ему казалось. Пока по движущейся толпе — от одного конца города до другого — не прошел ток: он здесь! В нашем городе… Он! Первый шоумен государства. Он здесь!

Движущийся в разные стороны народ в неуловимый момент стал обретать одно направление. Хотя многие все еще вертели головами, словно ища поддержки своему оживлению, и вполне находили ее. Тогда и они поворачивали вспять, чтобы примкнуть к общему движению. Мамаша с маленькой дочуркой в белом платьице в горошек — вдруг потащила свое чадо с таким рвением, будто на углу предстояла бесплатная раздача копченой колбасы. Толпа стремилась к главной площади города, где напротив внушительного областного Дома власти возвышался стоический огромный черный Ленин — гениальный повелитель толп, настолько гениальный, что до сих пор еще находились завороженные толпы, которые двигались под удаленную, неутихающую дудочку его сладкой ворожбы.

Впрочем, в нынешней зреющей толпе преобладало что-то праздничное, люди были одеты легко, а после холодной затяжной весны казались полураздетыми, особенно молодые женщины: короткие юбки, давно не выставляемые на обозрение не успевшие загореть ноги, декольте, разрезы… Все это придавало настроению еще большей приподнятости, и не только праздничности, но даже несколько праздности.

Тут уж и Сошникова затянуло в общее движение. Тем более его путь лежал мимо главной городской площади. Он решил — себе в успокоение, что исключительно из любопытства надо пройтись мимо площади и одним глазком