мировоззрения — что-то смешанное из буддизма и гедонизма: не надо напрягаться, потому что все пустое, но если можешь что-то или кого-то поиметь, то поиметь надо обязательно. У него было несколько бывших жен, двое или трое детей, которых он не знал, скромная зарплата, куча свободного времени и множество часто сменяемых любовниц, которым он умел быстро вскружить голову — «я журналист, „золотое перо“ города», и так же быстро остудить — «Натусик, дай сотенку до завтра». Впрочем, при его незлобивости вокруг него собиралось множество добрых друзей-собутыльников, за счет которых он нет-нет, напивался или решал массу мелких проблем: один отремонтирует домашний компьютер, другой подарит мобильник, третий отвезет попить вина на дачу в выходные… Земский в общем-то тоже относился к числу таких друзей, но теперь он все-таки рассердился на Славу.

— Ну?! Почему?! — жестко заговорил Земский. Что-то, что было для него крайне важно, у Збруева не получалось.

— Они ничего не стали объяснять, только посмеялись. — Слава совсем по-юношески краснел и прятал глаза.

— Вот деньги, — Земский выдернул из кармана джинсов две мятые тысячерублевки. — Через полчаса тебя будет ждать майор Черкасов. Его Жора зовут. Да ты его знаешь, что я тебе объясняю. Кабинет двадцать восемь. Пропуск тебе уже выписали… Он еще не знает подробностей… Что хочешь делай — купи пойла, корма. Пои, корми, или так деньги отдай, но не позднее пяти часов фотографии должны быть на моем столе. Не будет фотографий — вернешь мне четыре тысячи.

— Как четыре? — растерялся Збруев.

— Каком кверху! — отрезал Земский.

Збруев взял деньги, задумался на пару секунд — не психануть ли, его все-таки прилюдно унижали. Но не психанул, вероятно рассудив, что работу найти будет очень трудно, повернулся к машине, чтобы ехать дальше.

— Стой! — сказал Земский. — Ты уже полдня гоняешь машину впустую. Она теперь нужна для дела. Теперь своим ходом.

— Как? — опять растерянно проронил Збруев. Но поняв, что дело и правда принимает серьезный оборот, сутуло, но все же довольно скоро, пошел к остановке.

— А все-таки завалит первую полосу, — Земский с досадой покачал головой.

— Что-то серьезное? — спросил Сошников.

— Сегодня ночью на московской трассе опрокинулась «Газель», заживо сгорело четверо. У ментов есть фотографии, кто-то из проезжающих фотографировал на мобилу. Представляешь, какие должны быть снимки. Но этот рас… долбай полдня бегает и ничего не может сделать.

— Понятно, — кивнул Сошников, — растяпа ничего не смыслит в трупоедстве?

— Если не хочет вылететь из конторы, пускай учится.

Из «Хонды» вышел Витя — невысокий, но широкий, крепкий, как штангист, с толстенной короткой шеей и маленькой выбритой головой. Казалось, его руки, мощные, тяжело лежавшие на боках, не смогут дотянуться друг до друга, если он вздумает потереть ладонями.

— А я куда, Вадим Петрович?

— Поедешь с ребятами.

— А пообедать? Я же обед пропустил, мы со Славой и в областное управление, и в районное, и на трассу летали.

— Вить! — Земский, как и в разговоре со Збруевым, поджал губы и склонил голову чуть набок.

Через минуту спустились Марфа и Толик. Еще через минуту бригада была в дороге. Все были несколько напряжены. Толик попытался рассказать анекдот. Но посмеялись совсем немного. Этот выезд, как и все выезды за последние два месяца был не совсем обычным выездом за рекламой, а вернее, совсем необычным. Земский говорил: «Играем ва-банк». И хотя Сошников считал, что ему на все это можно было наплевать, однако и он не мог отделаться от сосредоточенного напряжения.

«Играть ва-банк» они направлялись в банк. Внешне это заведение не отличался масштабностью: несколько отремонтированных в духе пластикового времени помещений в большом здании. Но они знали, что под такой показательной скромностью таятся закрома непочатые, связанные с бюджетом и с кредитованием бездонных сельских палестин.

Поднялись на второй этаж, в сияющую пластиковую шкатулку, где за широким столом в окружении оргтехники сидела секретарша. На удивление, она не была длинноногим белокурым киборгом из крашеного латекса, а являла собой хотя и опрятную, но весьма устаревшую и редкую теперь модель: чинного вида тетушку под шестьдесят, в очках, с высокой исполкомовской прической, в длинном сером платье с белым воротником-стоечкой.

Их ждали. Не присев, они прошли в кабинет управляющего. Два огромных из натурального темного дерева Т-образно поставленных стола; такая же устаревшая, как секретарша, живая пальма у окна. Навстречу встал крупный человек, своим видом будто служивший продолжением секретарши — можно было подумать, что супруг. Усатый, неспешный, тяжелый. Неказистый костюм производил впечатление не совсем нового. Если бы Сошников заранее не знал, что управляющий Юрий Евгеньевич Смирнов — выходец из строителей, то наверняка принял бы его за подполковника в запасе.

После церемонии расселись за столом, служившим ножкой у «Т» по привычному ранжиру: ближе к управляющему — Марфа, по другую сторону, но на один стул чуть дальше от хозяина — Сошников, у самой подошвы — Толик. Сошникову только на миг показалось, что хозяин кабинета пристально всматривается в него.

Сошников знал, что в такие моменты особенно важно напустить на физиономию крайней серьезности. Движения также должны быть чинны. Он положил на стол узенький серебристый диктофон а ля China, так чтобы хозяину был виден крохотный красный глазок включенной записи, кинул на стол для большей тяжеловесности блокнот в черной кожаной обложке и подаренный как-то родственниками на день рождения шариковый «Паркер», облокотился о край стола, с важностью поглаживая пальцами подбородок в еле ощутимой щетине. И опять ему показалось, что Смирнов пристально смотрит на него, будто пытается узнать.

Но тут еще внушительнее зашуршал своим кофром Толик. Он производил особенно солидное впечатление — сам, как церковный служитель, с небольшой бородой и усами, с красивыми густыми волосами почти до плеч, да еще в длинных черных одеждах — в выпущенной сорочке и жилетке с множеством кармашков. Извлек огромный фотоаппарат, похожий на базуку, понажимал на нем какие-то кнопки и положил до времени на стол, так чтобы отливающий радужными разводами объектив был нацелен на управляющего.

Ну и конечно, под этот приятный деловой шорох Марфа включила сладкую щебеталку:

— Юрий Евгенич, на этот раз предложение наше необычное. Совершенно другой уровень… Поскольку вы меня хорошо знаете, а я знаю вас, — она кокетливо хихикнула, и у Смирнова ответно встопорщились усы. — Я вас по пустякам тревожить не стану… Начато очень красивое и очень важное, архиважное, дело. Можно сказать в масштабах области. И на самом-самом высоком уровне, поддержка лично губернатора… Поверьте, участвовать в нем — очень престижно. И ответственно… И мы со своей стороны, и все, кто нашел отклик, с их стороны, и кто