* * *

Вторая часть книги начинается с экстраординарной ситуации. Греки собрались у себя в лагере, составляя в совокупности десять тысяч пехотинцев и столько же обозного люда. От родины их отделяло свыше полутора тысяч километров, и все это без всякой поддержки, пищи и воды. Я выпустил из повествования спор, когда персы приказали грекам сложить оружие. Те в ответ сказали, что они либо союзники, и в таком случае они более ценны с оружием, либо враги, и тогда оружие им еще нужней. В любом случае они бы его не сложили. Это всего лишь один пример греческой логики и упрямства – характерной черты их общества тех времен. Но я включил диалог, где грекам сказали, что их движение будет означать войну, а если они будут оставаться на месте, то перемирие. В ответ они повторили условия таким образом, что они прозвучали угрозой. Доблесть этих отборных воинов так и сверкает сквозь толщу двадцати пяти веков.

* * *

Последний месяц Клеарха перед его гибелью в возрасте около пятидесяти лет я решил ужать. Переговоры, которые он в те дни вел с Тиссаферном, шли трудно и медлительно, иногда с многодневными простоями. Кое-кто из греков уговаривал Клеарха совершить прорыв, но архонт отказывался. Он остро осознавал, что у него нет конницы, на которую можно было бы опереться – а у персидского царя огромное количество всадников, да еще и колесницы; иными словами, сила, с которой не совладать.

Вероломство Тиссаферна я описал как скоротечный акт, хотя в действительности после Кунаксы он блуждал вслед за греками еще много дней, позволяя им заходить в селения и брать себе пищу – но не рабов. Однажды греки даже прошли мимо части персидского войска, держащего путь к полю уже состоявшегося сражения. Между тем взаимная подозрительность у обеих сторон все возрастала. Все это время Клеарх проявлял себя как замечательный лидер людей, что за ним следовали. Буду рад, если мне удалось здесь передать хотя бы частицу той духовной силы, которую он источал.

И вот Тиссаферн уговорил Клеарха разделить совместную трапезу, взяв с собой пятерых стратегов, два десятка лохагов и пару сотен солдат, чтобы отнести затем в лагерь дары в виде провизии. Внутри гостевого шатра все они оказались схвачены и убиты. Вырваться удалось лишь одному раненому, который сумел добраться до лагеря и раскрыть предательство. Греки схватились за оружие, но им навстречу прибыл Арией с конным отрядом, потребовав сдаться. В ночи нависла угроза кровопролития. При этом греки оказались фактически обезглавлены – кто же их теперь поведет?

Имя спартанца, который помог Ксенофонту в поистине судьбоносный момент, я поменял. Он значится как Хирисоф, но мне показалось, Хрисоф благозвучней. Выбор, возможно, и тривиальный, но сознательный. Человеком он был неординарным, судя по тому, что именно он руководил толпой, признавшей над собой лидерство Ксенофонта. Возможно, что общим командованием занимался как раз Хирисоф, но Ксенофонт формулировал ключевые решения. Именно ему принадлежала идея создать квадрат внутри квадрата. Именно он усматривал в нехватке конницы главную тактическую уязвимость. В общем, Ксенофонт был человеком, знавшим и умевшим осуществлять руководство во время кризиса. В результате с убийством греческих военачальников не был уничтожен боевой дух греков. Заслышав весть о гибели Клеарха и тех, кто был с ним, люди избрали себе новых лидеров, а персам перестали доверять окончательно.

* * *

История о том, как Ксенофонт взбежал со своими людьми на гору, чтобы избежать засады, взята из первоисточника. В то время как стратег призывал воинов героическими словами, некто по имени Сотерид сказал: «Мы не в одинаковых условиях, Ксенофонт, ведь ты скачешь на коне, а мне очень тяжело нести свой щит»[45]. Тогда Ксенофонт в ярости выхватил щит у него и побежал с ним, а воины забросали отступника камнями[46].

От персидских преследователей измотанные боями греки избавились лишь тогда, когда вошли в горы кардухов. История об огромном персидском войске, якобы пропавшем в тех горах без следа, исходит от самого Ксенофонта, но проверить это теперь уже не представляется возможным. В истории это вообще первое упоминание о тамошних племенах. Вполне вероятно, что кардухи являются предками современных курдов северного Ирака, Ирана и Сирии. Ксенофонт живописует уклад их деревень, животноводства и земледелия, а также суровые нравы воинственных горцев, хозяйничавших в тех местах. Переход через горы занял семь долгих дней. Ксенофонт повествует об упорных боях за каждый кряж и перевал, а также о том, с какой стойкостью и смекалкой греки преодолевали эти препятствия.

* * *

Бой за речную переправу стал преддверием мучительного зимнего странствия через западную Армению. Грекам пришлось пережить и затяжные вьюги, и обморожения конечностей, и снежную слепоту. Люди гибли каждую ночь и шли на последнем издыхании, одолеваемые не врагом, а куда более жестоким, вездесущим и неотступным холодом, до этого им неведомым. Совет Ксенофонта бороться со снежной слепотой, держа перед глазами что-нибудь черное, просто гениален. Ксенофонт описывает воинов, которые садились в снег и не желали двигаться дальше, и их оставляли умирать. Некоторые просили, чтобы их убили. Только угроза идущей сзади вражеской силы побуждала их к действию.

В день им приходилось преодолевать по двадцать пять километров, а всего их оказалось более трехсот. И вот тут следует едва ли не самая знаменитая сцена во всем творении Ксенофонта: посланные вперед разведчики вдруг видят морское побережье, вдоль которого, насколько им известно, расположены греческие поселения. И эти люди исступленно кричат: «Тхалатта! Тхалатта!» («Море! Море!»). В этом слове ударение стоит на первом слоге. Хотя Ксенофонт записал его по-афински – «тхалатта», – я предпочел поставить другой, более известный диалектный вариант: «Таласса»[47]. Греки плясали и обнимали друг друга со слезами на глазах. Им наконец открылась дорога домой.

* * *

В хронике Ксенофонта путешествие здесь не заканчивается, а продолжается по землям причерноморского племени макронов, где эллины сталкиваются с местными воинами. После этого они доходят до Трапезунда – греческого города, где с месяц отдыхают и устраивают состязания по борьбе, кулачному бою и бегу на короткую и длинную дистанции.

В Трапезунде греки сели на боевые корабли и занялись пиратским промыслом, рассчитывая покинуть побережье с максимальной добычей. Доля Ксенофонта позволила ему купить имение на дороге из Спарты в Олимпию[48], где он и написал бо́льшую часть этой истории.

То, что было после встречи греков с морем, я намеренно опустил, так как повествование пошло бы по нисходящей. Однако идею Ксенофонта об основании города оставил – как и тот факт, что после всего совместно пережитого греки отклонили его предложение. Вполне правдивое завершение такого необычайного события – героического исхода десяти тысяч эллинов из Персии.