Она казалась чудовищно одинокой. Чуждая планете, чуждая вообще всему в привычных нам мирах, она со стоицизмом ждала конца. «Матка» знала, что мы здесь, чувствовала нас – и мы точно так же знали, что она знает. В сознании у меня медленно разрасталась гулкая бездонная чернота, мир закрывался перед глазами, как бывает, когда падаешь в обморок от нехватки кислорода.

Биоморф во мне рвался туда, к коричневой жиже. Порождающее пусто и… здесь, наверное, сгодилось бы наше слово «выпотрошено». Скорее, скорее к ней, стать частичкой, клеткой в хлюпающем, перевитом жгутами пульсирующих жил исполинском организме, умеющем разделяться и затем вновь собираться воедино.

Биоморфы, конечно же, могли общаться невербально. И сейчас то, что жило во мне и Гилви, изо всех сил пыталось понять, что же от него хочет «матка». А моё сознание, в свою очередь, пыталось интерпретировать непознаваемое, представить каким-то образом передающиеся сигналы в понятных человеческому сознанию терминах.

Но мы, в свою очередь, пришли сюда не просто так, не поглазеть на чудо инопланетной генной инженерии. Мы хотели сами отдавать приказы. И добиваться, чтобы им повиновались.

Я постарался заставить «матку» сдвинуться. Хоть на несколько метров, но приблизиться ко мне.

Ощущение, что пытаешься заставить пошевелиться ногу, которую «отсидел». Болезненное покалывание по всему телу, становящееся всё сильнее и сильнее, – а «матка» даже не пошевелилась.

И одновренно она нанесла ответный удар, если только можно так выразиться.

Мы, в свою очередь, получали приказы. Не облечённые в слова, просто императивы, нечто вроде нашего «приказа» собственному телу совершить то или иное движение. Мы требовались «матке». Она тянула нас к себе, и я вдруг ощутил, что ноги против моей собственной воли сделали шаг, другой, третий; рядом точно так же безвольно переступала Гилви.

Не гипноз, не подавление воли – мы отлично понимали, что с нами. Это скорее напоминало судорожное, рефлекторное сокращение мышц, но, к сожалению, в нашем случае мышцы сокращались уже слишком упорядоченно.

Гилви завизжала, впилась хоть и коротко остриженными, но острыми ноготками мне в руку, повалилась на бок, я запнулся и тоже растянулся на песке.

Наваждение исчезло – вернее, мы кое-как могли ему противостоять. Едва передвигая ноги, словно паралитики, мы поползли прочь.

– Господин обер-лейтенант! – Микки оказался рядом. – Ранены?!

– Микки, помоги… нам надо подальше от этой штуки…

– Гюнтер! Петер! Быстро сюда, с носилками!

…Вскоре мы оказались в безопасности. Издалека зов «матки» уже не заставлял наши ноги двигаться сами собой. Биоморфы в нас стали опасно сильны.

– Ру-ус, я боюсь… – прохныкала рядом Гилви. – Ничего не боялась, ни смерти, ни позора, ни… была в разведке, под Тучей побывала, а тут… поджилки не то что трясутся, ходуном ходят. Тварь эта, что во мне… откуда взялась? Ума не приложу… и чего теперь хочет?

– Хочет, чтобы мы спустились к «матке» и унесли от неё столько истоков, сколько сможем, – я наконец-то смог облечь в слова невыразимое.

– Куда унесли?

– Куда подальше. Куда сможем. Там, где есть проточная вода, впрочем, на крайний случай сгодится и застойный пруд. Туча должна пролиферировать.

– А я, а я видела… – зачастила Гилви.

– Опять планета?

– Нет. Небо над ней. Я запомнила… Там был корабль.

– Корабль? Какой корабль?

– Дбигу. Опознать нетрудно, в своё время такие по всем сетям показывали.

– Антигравитаторы привезли, – подумал я вслух.

– Не знаю. Больше ничего, – призналась Гилви. – Что мы видим, Рус?

– Это не мы. Это вспоминают биоморфы в нас.

– Рус… – Гилви помолчала, потом тронула меня за рукав, как-то робко, совсем по-девичьи. – Рус, мы ведь умрём, правильно? Мы дали биоморфам развиться, и теперь дороги назад нету. Ты ведь об этом молчишь?

– Гил, мы не умрём, – со всей уверенностью, на которую был способен, сказал я, обнимая её за плечи. – Ну, биоморф… мы ж сами на рожон лезем, да ещё и «матка» рядом. А вот не будет их – и забудем об их существовании. Может, они вообще рассосутся…

Только безоглядно влюблённая может поверить такой грубой лжи. Однако Гилви поверила, успокоилась, перестала дрожать.

– Герр обер-лейтенант! – вырос рядом Микки. – Заряды готовы. Прикажете подрывать?

Я кивнул.

…И миг спустя мы с Гилви едва не потеряли сознание от режущей, жгучей боли, прокатившейся по всем нервам, словно кто-то ткнул раскалённой иголкой в «дупло» живого зуба. Над взморьем взвилось грибовидное черно-рыжее облако, взрыв испепелил «матку», выжег загаженную бухту, разметал сложенную служаками-биоморфами дамбу, и пока ещё чистые морские волны ринулись в воронку.

– Задание выполнено, господин обер-лейтенант! – козырнул Микки.

– Хватит тянуться, штаб-ефрейтор Варьялайнен, – устало отозвался я. – Давайте грузиться и убираемся отсюда. Только дайте мне связь с бригадой.

– Герр оберст отсутствует, – прогнусавил незнакомый мне голос в наушнике.

– Дунке, это ты?

– Дежурный офицер лейтенант Ровичка.

Командир взвода у Мёхбау. Странно. Дежурил Фридрих Дунке, молодой, старательный штабист из недавно присланных в разведотдел, когда бригаду наконец доукомплектовали до приемлемого.

– Где лейтенант Дунке, Ровичка?

– В санчасти, герр Фатеев.

– Вот как. Надеюсь, ничего серьёзного?

– Абсолютно ничего. Расстройство желудка.

– Тогда прими сообщение для герра оберста, лейтенант.

– Слушаюсь!..

Вертолёты монотонно мололи винтами воздух. Эх, которое уж столетье на дворе, а никаких тебе «антигравитаторов». Этим только Дбигу могут похвастаться. Впрочем, парусники тоже верно служили человечеству не один век после того, как на поле боя появилось огнестрельное оружие.

Мы возвращались в бригаду, Гилви совсем приуныла.

– Ты чего, Гил?

– Рус, мы умрём, – прошептала она, отрешённо глядя в угол кабины. – Там, на планете, куда прилетали Дбигу. И ты, и я. Но мне не страшно. Ты будешь держать меня за руку до последней минуты…

– Типун тебе на язык. Такое только в сериалах показывают.

Она усмехнулась, как-то нехорошо, всезнающе, ну точно

Кассандра, когда троянский конь уже открылся и греки уже сцепились с защитниками великого города.

– Тогда обещай мне…

– Садимся! – объявил пилот по трансляции, и тяжёлая машина зависла над белым кругом.

Нас никто не встречал. Собственно говоря, я вдруг подумал, что Валленштейн никуда исчезать не собирался, а, напротив, приказывал постоянно держать с ним связь.