Потери после штурма оказались огромными – убито 74 офицера и 2442 солдата, ранено 4 генерала, 178 офицеров и 4784 солдата. 35 % пехоты вышло из строя. Большая часть раненых (включая полковых командиров) была брошена под стенами укреплений и перерезана турками. 500 раненых попали в турецкий плен. В отряде Базина потери – 475 человек, из них 16 офицеров. И все трофеи – 3 орудия и 14 знамен и значков – принес отряд Базина. Бакланов в этом сражении получил контузию ядром в голову, но в список потерь его не занесли.

Турки потеряли 1400 человек, из них, по подсчетам их командования, на Английской укрепленной линии погибли 300.

Клавдий Ермолов и Витгенштейн впоследствии за этот штурм получили «Георгия» 4-й степени. Бакланова, командира Мелик-кейского отряда, наградили орденом Святой Анны 1-й степени. Приказ вышел 21 февраля 1856 года.

В войсках многие офицеры негодовали: «Убитых и раненых у нас навалено, как дров». Р. А. Фадеев писал домой: «Потеря всех наших сражений в Азии, с начала войны, не ровняется потере одного этого дня. Одним словом, это первое поражение наше на Кавказе, и оно одно стоит всех одержанных побед». Муравьева он называл «самым надутым, самым неспособным и ничтожным человеком в свете», который «ушел первый, бросая на жертву целые колонны». «На этого смотреть стыдно, не то что воевать под его начальством».

Бакланов после штурма терпел-терпел, потом съездил к Муравьеву, задал один вопрос: «Ну, кто был прав, генерал Муравьев или генерал Бакланов?» – и уехал.

Муравьев, получив сильнейший удар по самолюбию и по репутации, решился продолжать блокаду. И это в конце концов решило дело. Провиант у турок иссякал. Потери большие. Русские пули тоже не из ваты.

В октябре похолодало. Снега не было, но мороз достигал шести, а то и десяти градусов.

10 октября служившие у турок лазы пытались выбраться из крепости, но нарвались на Бакланова и сложили оружие. Сдались 2 офицера и 116 рядовых. Обнаружили у них 7 знамен иррегулярных частей, хотели они их из крепости тайно вынести, чтобы русским не сдавать.

13 октября Муравьев объявил, что на помощь Карсу идут турецкие войска, он двинется им навстречу, а Бакланова оставляет командовать всей блокадной линией.

Настроение в русском лагере после неудачного штурма было соответственное. Но Бакланов со своим ясным конструктивным мышлением не спасовал бы и перед безнадежной ситуацией. Ему и в голову не приходило, что его или войска, где он находится, может ждать провал. Да и особой опасности он пока не видел. Эта черта Бакланова оказалась для Муравьева спасительной.

Слухи, что турки подходят на помощь, распускали сами турки. Бакланов в них не верил. Муравьеву же объяснил:

– Сейчас осень, перевалы снегом покрылись. Если Селим-паша идет из Эрзерума, а Омер-паша из Батума, то до нас они ни обозы, ни артиллерию довезти не смогут. Явятся с одними ружьями. А вы, ваше превосходительство, их нарочно в крепость пропустите. Они все припасы за три дня съедят, и тогда мы в плен не только гарнизон Карса возьмем, но и эти два корпуса.

Турецкие корпуса так и не появились. Гарнизон Карса доедал последние продукты. Оставалось ждать. Но Муравьеву не сиделось, решил он уничтожить аул Шорах, расположенный перед укреплениями, и послал Бакланова туда с войсками. Бакланов назначение получил за полчаса до наступления.

Бакланов считал, что дело это опасное и бессмысленное, аул находится под огнем крепостных орудий. Если вдруг срочно захотелось его уничтожить, то надо лишь охотников ночью послать.

Но приказ есть приказ. Бакланов пошел, но остановил отряд вне зоны действия орудий. Те все равно стреляли, а Бакланов велел поднять докатившиеся 6-фунтовые ядра и потом продемонстрировал их Муравьеву: Зачем туда солдат вести? Посмотри, чем там бьют. И ради какого-то пустого аула…

После этого наступила у них полная размолвка. Оба закусили удила. Бакланов, привыкший на Линии действовать на свой страх и риск, вновь почувствовал, что он всего лишь подчиненный. Муравьев «забывал» благодарить его за действительные заслуги, а иногда хвалил за них других людей, заострял внимание на его ошибках, тем более при посторонних. Да и должности настоящей, которая соответствовала бы баклановскому опыту, энергии и энтузиазму, не давал. Биографы Бакланова считали, что Муравьев просто завидовал Бакланову. Бакланов же, судя по всему его поведению, в глубине души был убежден в исключительности своих способностей и лишь для немногих делал исключение, для Засса, например.

4 ноября потеплело и выпал снег.

А 16 ноября Карс наконец пал. Турки, упершись, ждали, что у русских тоже провиант кончится, но выдохлись первыми. 12 ноября прибыл английский офицер и сообщил, что полковник Вильямс хочет говорить с Муравьевым. 13-го явился сам Вильямс.

В лучших традициях он заявил, что обращается к Муравьеву «во имя человеколюбия». Турки, дескать, в страшном состоянии, сегодня ночью 150 человек умерли от голода, а сухарей в крепости осталось на два дня.

Сдавая турок, Вильямс выговорил право не сдаваться русским в плен лишь для мятежников и изменников, осужденных на родине, для которых плен станет преддверием казни. Муравьев согласился, и 8 человек, среди которых обнаружились немцы, венгры, поляки и евреи, были отпущены на честное слово. Помимо этого отпустили на свободу иррегулярные части редифа, башибузуков и лазов, чтоб не тратить на них казенное продовольствие.

Всего вышли из крепости 18 400 человек, из которых 7 тысяч, как и договорились, распустили по домам.

День был пасмурный, дождливый, снег срывался. Русские вступили в крепость. Трофеем им служили 130 орудий, 12 полковых и 18 батальонных знамен. Вокруг крепости, меж редутами и фортами, «тела русских до сих пор еще не были прикрыты землею, и на это кладбище сбегались стаями собаки». Весь Тульский егерский полк выделили убирать и хоронить трупы.

Войска стали расходиться по квартирам. В Карсе оставили свой гарнизон. В него вошла и сотня Донского полка № 35.

Бакланов отбыл из действующей армии в Тифлис, а оттуда в отпуск на Дон.

После воинских трудов Я. П. Бакланов отдыхал весь 1856 год. После сдачи Карса больших боев не велось ни на одном из театров. В марте заключили мир, и многочисленные Донские полки стали возвращаться на милый сердцу Дон.

В сентябре 1856 года прибыл на родину славный полк № 17. Шесть с лишним лет отслужили казаки, отстояли на кордонах, отвоевали. Половину этого срока были они под началом непосредственно самого Бакланова.

Привел полк на родину подполковник Василий Поляков, получивший этот чин 10 января 1854 года, через полгода, как принял командование.

Командный состав в полку со времен командования Бакланова сильно изменился. Ушли из полка войсковые старшины Петр Березовский и Василий Кушнарев, есаулы Иван Одноглазков и Алексей Карповский, сотники Семен Болдырев и Антон Попов. Сотник Павел Одноглазков был убит горцами 13 октября 1853 года, а сотник Иван Аршинов умер 1 февраля 1856-го.