– Мой друг настолько потерял голову из-за девчонки, что сосался с парнем на пикнике журнала «Афиша», представляете?

Первый не отвечает. Тогда я поворачиваюсь ко второму:

– Вы не читали раннего Лимонова?

– Че ты побеседовать решил?

Сели под табло, скоро загрузимся в самолет.

– Скучаешь по дому? – спрашивает первый.

– Да я бы лучше в Москве выписался.

– Может, и лучше. Но нам тоже работа нужна. – Больше первый говорить не будет.

Зато второй вдруг решает ответить:

– Читал книгу «Палач».

– А, ну это скорее проходная книга, на мой вкус. А в первом романе он описывает отчаяние от утраченной любви. Герой начинает сосать хуй негру, чтобы заглушить боль. Мне интересно, придумал это Лимонов или на самом деле отсосал? Мне нравится такой миф: что он жил в психозе и даже сам не знает, было ли это в его голове. Но, конечно, было, все, что было в психозе, это реальность.

– А как он потом в тюрьме сидел? Он же сидел? После такой книги? – второй конвоир оживился.

– Ну он же уже в почтенном возрасте был… Наверное, если бы в юности сел, то пришлось бы отвечать за написанное.

В толпе пассажиров продвигаемся в автобус. Нас пропускают вне очереди. Первый идет по трапу передо мной, у него мои документы, второй – за мной. Проходим вглубь по салону, и я оказываюсь на сиденье между ними.

– Как думаете? Что страшнее: психушка или тюрьма?

– Смотря какая дурка, – говорит второй.

– Смотря какая тюрьма, – соглашаюсь я.

Самолет взлетает, я начинаю усиленно зевать, чтобы не закладывало уши. Здорово, повидаюсь с отцом. Но хотелось бы быть с женой. Не замечаю, как засыпаю. Меня будят, когда разносят еду:

– Вам рыбу или курицу, молодой человек?

Я выбираю курицу, так как конвоиры взяли ее. Спрашиваю:

– Хотите, мужчины? Готов поделиться курицей. Я просто стараюсь не есть мясное. Вообще, я веган.

– Да ешь, – отвечает первый. – Выйдешь, вернешься к диете.

Чтобы не испортить ему настроение, я ем курицу. Ладно, курица не свинья, математике ее не научишь, думаю я. Вот так становятся фашистами. Но первый конвоир не поскупился на реплику, я не могу его ослушаться.

– Вот так и становятся фашистами, – произношу вслух. – За компанию, из покорности.

Мужчины едят, они не отвечают мне.

Раннее утро. Мне выдают пижаму. Отделение облезлое, старое. Затхлый запах, сразу понятно, что мы в провинции. Сонная санитарка оформляет бумаги. Санитар – престарелый здоровячок – наблюдает за мной на всякий случай. За окном еще черным-черно. Конвоиры расписываются, пожимают мне руку.

– Удачи, – говорит второй.

– А у вас будет отсыпной? Когда вы в Москву?

– Завтра утром. Пока!

– Пока!

Эта палата очень большая. Здесь временно проживает примерно пятьдесят человек. У них как раз подъем. Кто-то уже оделся, топчется у кровати, кто-то еще лежит, кто-то стонет, кто-то бормочет. Казарма сумасшедших (и не только) мужчин, здесь же лежат подростки. Меня подводят к свободной койке. С собой у меня тетрадка, ручка, зубная щетка, паста, дезодорант, книга «Дом на краю света». Ванные принадлежности забирают, остальное вроде можно держать в палате. Я кладу пожитки на одеяло.

– Ручку пока нельзя, – говорит санитар, замечая ее. Забирает и выходит.

Тут же какой-то парень хватает мою книгу.

– Можно? Я быстро прочитаю.

– Конечно, читай.

Вроде выглядит он нормально. На секунду я пугаюсь: а вдруг ему не понравится, что там есть описание гомосексуальной ебли? Да какая разница, я же не на зоне. Автор книги – не я. Да и там вроде бы это не очень живописно описано, на такое не задрочишь при всем желании.

На обеде я оказываюсь за столом практически с одними подростками. Некоторые из них выглядят совсем неадекватно, некоторые не могут даже нормально говорить. Тарелки и ложки из мягкого металла, кажется, алюминиевые. Сам чувствую себя как подросток в детской тюрьме. Машинально отделяю куски печени от гречки. Пиздюк рядом замечает, у него уже пустая тарелка.

– Ты это не хочешь? Отдай мне.

Протягиваю тарелку, чтобы он взял себе печень:

– Лови.

Коридор неудобный, извилистый. Мой друг работает заместителем у губернатора Тулеева, я звонил ему и спрашивал, может ли он помочь. Я должен был миновать этот этаж. Странно, что ко мне не приходит отец. Похоже, мой московский врач ему не позвонил и не предупредил, наплевав на мое отправление. Мне сегодня телефон никто не выдавал. Так и шатаюсь до ночи по углам. Палата – коридор – туалет. На ночь выпиваю таблетки.

Просыпаюсь в поту и с головокружением. В темноте рядом стонет связанный мужик. Встаю и выхожу поссать. Иду мимо тел: храпят, шевелятся, бормочут в полусне. Чистилище.

– А ты куда? – говорит мне дежурный.

– В туалет.

– Зачем?

– Поссать. Как это зачем?

– На первый раз прощаю. Но ночью нельзя.

– Как это?

– Так это. Еще раз встанешь, свяжем нахуй.

Он повторяет уже сам себе, как бы конспектируя, уже без агрессии:

– Поссать… Ночью нельзя… Свяжем…

Умываюсь в туалете, немного смотрю через решетку на улицу. В свете фонаря падает снег. Здесь уже совсем зима.