и было проявлено большое могущество, /267/ нужен кто-нибудь подстать ему, хотя дела и вершатся величием государя. Требуется, наконец салар сведущий, поучившийся». — «Сердце мое остановилось на Ахмеде Йинал-тегине, — сказал эмир, — хотя он и не бывал помощником салара. Был он казначеем нашего отца, служил во всех походах, видел и знаком с обстоятельствами жизни и обычаями покойного эмира».

Ходжа призадумался. Плох он был с Ахмедом по той причине, что от того исходили нападки в то время, когда разбиралось дело ходжи.

Он же скупил за бесценок домашний скарб ходжи, когда его заключили. Отплатить [ему ходжа] еще не успел и только теперь велел произвести перепись имущества Ахмеда Йинал-тегина[646], несправедливо придирался и вел с ним споры, чтобы оттягать у него кое-какое добро, — таким способом он хотел наложить целебный пластырь на сердечную рану, поскольку эмир ему, благоволил. К тому же ходжа был весьма плох с Казием Ширазским, Бу-л-Хасаном Али, вследствие того, что эмир Махмуд несколько раз говорил, как бывало у него в обычае: доколе, дескать, будет такое прославление Ахмеда? Уж не потому ли, что у нас нет других людей, чтобы быть нашим везиром? Вон один — Казий Ширазский! А Казий не стоил и десятой доли сего могущественного вельможи, но цари, что хотят, то и говорят; приводить для них доказательства не приходится никогда. [Вот] ходжа и надумал на том совещании натравить на Казия Ширазского такого могучего вельможу, как Ахмед Йинал-тегин, чтобы этот его обесславил. «Да будет долгой жизнь государя, — сказал он, — [государь] очень хорошо придумал, нет достойней Ахмеда, только надо, чтобы Ахмед все скрепил присягой и оставил здесь заложником своего сына». — «Именно так, — ответил эмир, — пускай ходжа его позовет и то, что необходимо на этот счет, ему скажет и сделает».

Ходжа явился в везирский диван, вызвали Ахмеда Йинал-тегина. Он очень испугался новой неприятности, с которой может столкнуться, но пришел. Ходжа его усадил и сказал: «Ты знаешь, были с тобой счеты за несколько лет, потому что я дал торжественную клятву, что буду изо всех сил стараться в государевых делах. /268/ Тебе не должно представляться, что я на тебя в обиде или у меня какое-нибудь намерение [на тебя]. Ты на меня не сердись, — там, где дело идет о выгоде государя-султана, у слуг [его] державы [дружеского] совета и снисхождения совсем не остается». Ахмед облобызал землю и ответил: «У слуги [твоего] таких нелепых мыслей совсем нет, ибо он не первый день видится с господином, а встречался с ним многие годы. Благополучие слуг заключается в том, что повелит султан-государь и признает за верное великий ходжа». — «Султан сегодня беседовал [со мной] тайно, — сказал везир, — и речь шла о разных делах, но главным образом о положении в Хиндустане. Там, сказал он, есть один носитель дурра'ы вроде Казия Ширазского, да из него салара не выйдет. Туда надобно отправить именитого салара, властного, который бы совершал походы и собирал харадж. Казий пускай несет заботу о податях и налогах, а салар в подходящее время пускай ходит воевать, взимать харадж и [забирать] слонов, да бил бы мятежных индийцев по макушке. Когда же я спросил, дескать, государь всех слуг [своих] знает, кого, мол, он соизволит назначить, то он ответил, что сердце-де мое останавливается на Ахмеде Йинал-тегине. О тебе у государя мнение весьма доброе, да и я тоже рассказал, что знал о твоей доблести и деловитости. Повелел он мне тебя позвать, от лица Высокого собрания по-дружески с тобой поговорить и уладить твое дело, чтобы ты мог отправиться. Что скажешь?».

Ахмед облобызал землю, встал и промолвил: «У меня, слуги, нет слов для благодарности за это благодеяние, я не считаю, что заслуживаю сей [высокий] чин. Слушаюсь и повинуюсь. Всякую службу, кою мне прикажут, я исполню со всем усердием, так чтобы было ясно, что никакого снисхождения и наставления не требуется». Ходжа тепло с ним побеседовал, наговорил добрых слов и отпустил. [Затем] он позвал Музаффара Хакима, недима, рассказал ему, что происходило и добавил: «Скажи эмиру, что надобно приказать приготовить Для Ахмеда Йинал-тегина халат лучше, чем смастерили для Арьярука, когда тот [поехал] саларом в Хиндустан. А Бу Наср Мишкан пусть напишет ему жалованную грамоту, дабы ее украсить царской печатью. По облачении необходимо совершить все положенное для торжественного скрепления этого дела, дабы он в скорости же мог уехать, вступить в должность и поспешить отправиться в поход».

Музаффар пошел и словесное сообщение передал. Эмир велел приготовить Ахмеду халат, барабан, знамя, литавру и все, что полагается к тому, что дают саларам. В воскресенье второго числа месяца ша'бана сего /269/ года[647] эмир повелел отвести Ахмеда Йинал-тегина в вещевую палату и надеть [на него] халат, халат весьма драгоценный. Он предстал [перед султаном], опоясанный золотым тысячным[648] поясом, в двурогой шапке — конский убор его тоже был тысячный — и исполнил обряд преклонения [перед государем]. Эмир с ним милостиво поговорил, и Ахмед Йинал-тегин удалился. С большими почестями он отправился домой, и его поздравили весьма достойно.

На другой день он явился во дворец. У эмира было тайное собеседование с великим ходжой и ходжой Бу Насром, начальником посольского дивана. Позвали Ахмеда и он выслушал повеления из высочайших уст. Оттуда перешли в терем и все трое остались одни. Написали жалованную грамоту и соглашение с ответами, скрепив оба царской печатью; их отнесли к Ахмеду. Принесли присяжную грамоту, он присягнул, как положено, и подписался под ней. [Ее] представили эмиру и отдали на хранение даватдару.

«Этот человечишка ширазский, — говорил ходжа Ахмеду Йинал-тегину, — [этот] закоренелый пакостник хочет, чтобы салары были под его началом. Имел он дело со слабушей вроде Абдаллаха Кара-Тегина, а когда услышал имя Арьярука, то понял, что появился зубастый человек, стал искать послать туда амиля и мушрифа и послал Бу-л-Фатха Дамгани и Бу-л-Фереджа Кермани. Они тоже не справились с Арьяруком. То, что приключилось с Арьяруком, случилось оттого, что он вершил дела по своему усмотрению. Тебе же, как салару, надлежит поступать согласно соглашению и ответам [султана]. Во взимание податей и налогов ты, разумеется, не вмешивайся, потому что слов твоих никто слушать не станет, что же касается правил саларства, то ты их исполняй полностью, так чтобы тот человечишка тебя не опутал и не посчитал бы бессильным. Бу-л-Касим, сын Бу-л-Хакама, начальник почты, человек надежный, он сам в свое время