сообщает о том, что происходит, султанские и диванские постановления [туда] поступают, так что Высочайшего собрания ради вам обоим беспокоиться нечего. То, что надлежит писать ко мне, нужно писать совсем откровенно, чтобы [на это] приходили решительные ответы. Высочайшее мнение рассудило так, чтобы с тобой было отправлено несколько человек дейлемских вельмож, как-то: Бу Наср Тейфур и другие, дабы они находились подальше от [государева] двора, ибо люди они чужие, а также несколько человек, из-за которых в их областях поднимается желание отколоться, вроде бамианского Бу Насра, брата балхского за'има, сына дяди рейса, и еще несколько человек строптивых дворцовых гулямов, совершавших обманы. Им нужно объяснить, что их хотят отпустить [на волю] и дать вознаграждение, и [нужно] показать им, что они состоят в твоем хейле.

Их придется взять с собой /270/ и обращаться с ними очень приветливо и ласково, но, конечно нельзя, чтобы хоть один из них переправился через реку Чандраха[649] без повеления султана и без твоего ведома и пропуска. Когда пойдете в поход, этих людей нужно брать с собой и присматривать за ними хорошенько, чтобы они не якшались с лахорским войском, [вместе] не распивали вино и в човган не играли. Держи среди них лазутчиков и соглядатаев, это относится к делам важным, коих откладывать нельзя. Бу-л-Касим, сын Бу-л-Хакама, на сей счет мастак, ему будет написано, чтобы он с тобой сговорился и исполнил бы все, что для этого необходимо. А что до прочего, на что была высочайшая воля, жалованная грамота и ответы соглашения, то [все] готово. О том, что ты слышал тайного, тебе дан приказ государя, и [это] должно держать в тайне. Когда приступишь к делу, о прочих обстоятельствах, кои вновь возникнут, докладывайте каждый, что его касается, дабы как только придут повеления, поступать согласно им».

«Слуге [твоему] все ясно, — ответил Ахмед Йинал-тегин, — будет приложено старание, чтобы не случилось непорядка». И он удалился. Ходжа вслед за ним послал словесное сообщение через своего хаджиба Хасана, что, дескать, высочайше повелено тебе оставить здесь твоего сына, а жену и детей скрытоликих[650] ты безусловно возьмешь с собой. Устрой дело этого сына, чтобы он мог оставаться в твоем серае с воспитателем и управляющим, потому что там он сможет держать себя свободней. Государь, щадя твое сердце, не захотел, чтобы этот сын жил в серае дворцовых гулямов. Мне было совестно тебе об этом говорить не от тебя бы требовать заложника. Хотя султан на сей счет никакого приказания не давал, все же отступать от условий и правил нельзя. У меня нет иного выхода, как блюсти выгоды государства, малые или большие, даже за счет твоих выгод и тебе подобных». Ахмед ответил: «Слушаюсь. Благо мое и сегодня и завтра будет заключаться в том, что усматривает и приказывает великий ходжа». Он вежливо обошелся с хаджибом и отослал его обратно. Дело сына он с готовностью уладил, справили и все другие саларские дела [согласно тому], как он это видел [раньше] и перенял; на сей счет он был дока.

Когда все было приготовлено, он попросил разрешения отбыть и получил [его]. В субботу, за пять дней до конца месяца шабана[651] эмир выехал [из дворца] и прибыл на поле Шабехар со множеством народу. Он сидел на слоне в балдахине и остановился напротив дуккана. Появился Ахмед Йинал-тегин, одетый /271/ в кафтан яхонтового цвета, и поклонился. Мимо проследовал великолепный поезд, [состоявший] из множества воинов в полном вооружении: серхенги, дейлемцы и прочих разрядов люди, кои были назначены с ним. Вслед за ними прошли сто тридцать султанских гулямов, большей частью с пробивающейся бородой[652], которых эмир освободил и препоручил ему, с тремя дворцовыми серхенгами и тремя значками со львом и дротиками, по обычаю дворцовых гулямов, а за ними литавра и знамя Ахмеда из алого шелка, манджук, семьдесят пять гулямов и много заводных лошадей и быстроходных верблюдов. Эмир сказал Ахмеду: «Ступай счастливо, будь благоразумен и сознавай цену сего благодеяния. Имей перед глазами нашу особу, служи похвально, дабы заслужить много милости». Тот ответил, что исполнит все необходимое по службе и поклонился. Выкликнули коня салара Хиндустана, он сел и поехал. *И на сем кончились встречи с ним*, потому что совратили человека с прямого пути и пошел он путем кривым, как потом, в своем месте, будет поведано. Змир возвратился обратно в Кушки Махмуди в Афган-Шали, поскольку он уже [осуществил все] мероприятия, [кои надлежало сделать] в ша'бане, согласно сему двустишию, сочиненному стихотворцем Бухтури[653], стихи:

*Оба кравчих моих, разрешая ша'бан,

Сладчайшей амброзии райской налили*.

Вернули обратно в кушк и обозы. Приготовились к благоговейному времени месяца рамазана.

В понедельник, в первый день месяца[654], запостились. Во вторник эмир сел в большой суффе поесть хлеба[655] вместе с вельможами. Все было обставлено с большим благолепием. Затем в дежурном покое хаджибов и недимов сели за стол вместе с ними эмиры Са'ид и Мавдуд, а хейльташи и накибы в других покоях; но обычно султан разговлялся в серае один. Эмир повелел обследовать тюрьмы [города] Газны и его области и [также] крепости, проверить списки заключенных и просмотреть их имена, дабы насчет каждого он приказал то, что приказать надлежит. Он же распорядился выдать из казны тысячу тысяч диремов бедным и нуждающимся города Газны и его области. По всей стране разослали письма, чтобы надушили мечети благовонием и устраивали собрания[656]. Однако о деньгах зеката[657], которые отец его, да будет им доволен Аллах, ежегодно давал, он ничего не приказал. Но никому не пристало на сей счет что-либо говорить, /272/ ибо великие государи повелевают то, что им больше по нраву, и их слугам не подобает их осуждать. С ними лучше молчать всякому человеку, ибо [тут] действует судьба.

Этим летом Бу-л-Касим Али Новки, начальник почты Газны, просил Бу Насра Мишкана, чтобы он ввел его сыновей в посольский диван — а между ними я наблюдал дружбу, превосходившую братство — и Бу Наср дал согласие. Старший его сын Музаффар, умница, уже стоял на ногах как в пору эмира Махмуда, так и ныне. В ту пору, помимо дебирства и месячного жалования[658], кое он имел, на нем лежала еще весьма секретно обязанность мушрифа над дворцовыми гулямами, так что поставщики продовольственных припасов в висаки приходили к нему и все тайны гулямов, которые они узнавали, передавали