Мэй подняла голову: Виктор сражался с люком на дне ящика. Акула не шевелилась – редкостное самообладание. Крышка из оргстекла заскользила вбок. На миг Мэй будто распалась надвое. Она понимала, что происходящее естественно, акуле надлежит присоединиться к тем, кто делил с нею место обитания. Да, это правильно и неизбежно. Но на секунду Мэй почудилось, что это так же естественно, как падение самолета с небес. Ужас накатывает позже.

– А вот и последний член нашей подводной семейки, – произнес Бейли. – Едва акулу выпустят, мы впервые в истории увидим, какова на самом деле жизнь на дне Марианской впадины, как сосуществуют эти животные. Мы готовы?

Бейли поглядел на безмолвствующего Стентона. Тот резко кивнул – мол, нечего меня спрашивать.

Виктор выпустил акулу, и она, словно заранее, глядя через оргстекло, мысленно планировала трапезу и уже вычислила расположение блюд, ринулась вниз, цапнула самого крупного тунца и пожрала его в два приема. Пока тунец зримо странствовал по ее пищеварительному тракту, акула не мешкая подъела еще двоих. Четвертый барахтался у нее в челюстях, а зернистые останки первого уже сыпались из акулы снежком.

Мэй пригляделась ко дну – ни осьминога, ни юных морских коньков не видно. Где-то в недрах коралла она уловила шевеление, заметила, кажется, щупальце. Мэй была уверена, что акула не может быть их хищником – Стентон ведь обнаружил их вблизи друг от друга, – но они прятались, точно прекрасно знали и акулу, и ее намерения. Она кругами плавала по опустевшему аквариуму. За несколько секунд, пока Мэй искала осьминога и морских коньков, акула успела пожрать еще двух тунцов. Из нее сыпался их прах.

Бейли нервно хохотнул.

– А вот интересно… – начал он, но осекся.

Мэй посмотрела на Стентона – глаза у него щурились, в них читалось отсутствие выбора. Вмешиваться нельзя. Кальден, он же Тау, не отводил взгляда от аквариума. Созерцал невозмутимо, точно видел это прежде и знал, чем закончится дело.

– Ладно, – сказал Бейли. – Акула у нас – прожорливая девчонка, и я бы тревожился за ее соседей по этому мирку, не будь я в курсе положения вещей. Однако я в курсе. Рядом со мной – один из величайших подводных исследователей, и он знает что делает.

Мэй наблюдала за Бейли. Тот смотрел на Стентона, ожидая подсказки, намека, что тот готов прекратить эксперимент, объяснить, успокоить. Но Стентон восхищенно любовался акулой.

Что-то в аквариуме свирепо дернулось, и Мэй обернулась. Акула носом зарылась в кораллы и с беспощадной яростью их драла.

– Ой нет, – сказал Бейли.

Кораллы распались, акула сунулась туда и мигом вынырнула с осьминогом – выволокла его на открытую воду, желая, очевидно, показать всем – и Мэй, и ее зрителям, и Волхвам, – как разорвет добычу на куски.

– Ох батюшки, – сказал Бейли тише.

Нарочно или нечаянно, но осьминог сопротивлялся судьбе. Акула оторвала ему ногу, заглотнула голову и вдруг обнаружила, что осьминог еще жив, относительно цел и трепыхается у нее в тылу. Впрочем, его это не спасло.

– Ой нет. Ой нет, – шептал Бейли.

Акула развернулась, рьяно заработала челюстями, отодрала от осьминога щупальце за щупальцем, и осьминогу пришел конец – от него остались только драные клочья какой-то молочной субстанции. Акула все пожрала, дважды щелкнув зубами, и в аквариуме больше не было осьминога.

Бейли тихонько хныкнул; не шевеля плечами, Мэй повернула голову и увидела, что он отвернулся, ладонями зажимая глаза. Однако Стентон взирал на акулу завороженно, точно гордый родитель, который наблюдает, как ребеночек проделывает нечто потрясающее – раньше срока оправдывает надежды и ожидания.

Виктор нерешительно застыл над аквариумом, пытаясь поймать взгляд Стентона. Видимо, его мучил тот же вопрос, что и Мэй, а именно: может, как-нибудь отселить акулу от морских коньков, пока их тоже не съели? Но, опять взглянув на Стентона, Мэй не заметила в его гримасе никаких перемен.

Спустя считанные мгновения, упрямо потыкавшись носом в кораллы, акула разломала коралловую арку, извлекла абсолютно беззащитного морского конька и съела в два укуса – сначала хрупкую голову, затем изогнутое тело и хвост, словно вылепленные из папье-маше.

А затем акула, точно экскаватор за работой, принялась кружить и щелкать пастью, пока не сожрала тысячу деток морского конька, и водоросли, и кораллы, и актиний. Она слопала абсолютно все и засыпала пустой аквариум тонким слоем белого пепла.

* * *

– Ну, – сказал Тау, – примерно так я и предполагал.

Невозмутимость, даже некий задор его, похоже, не оставили; он пожал руку Стентону, затем Бейли, а затем, не выпуская руки Бейли из правой ладони, левой взял за руку Мэй, будто они трое сейчас пустятся в пляс. Мэй нащупала что-то в ладони и поспешно стиснула пальцы. Тау отдернул руку и ушел.

– Я лучше тоже пойду, – прошептал Бейли. Ошеломленно развернулся и зашагал по сумрачному коридору.

Оставшись в аквариуме одна, акула все кружила, неугомонная и вечно голодная. Мэй замялась: сколько ей тут стоять, долго ли зрителям смотреть? Решила, что побудет здесь, пока не уйдет Стентон. А тот стоял у аквариума долго. Все не мог насмотреться на акулу, на ее нервное верчение.

– Что ж, увидимся, – наконец промолвил он. Кивнул Мэй, а затем и ее зрителям – их набралось уже сто миллионов. Кое-кто ужасался, но многие восторгались и жаждали продолжения.

* * *

В туалетной кабинке, наставив объектив на дверь, Мэй поднесла записку Тау к самому носу, чтобы не увидели зрители. Тау требовал встречи наедине и подробно объяснял, где они встретятся. Когда Мэй будет готова, написал он, пускай выйдет из туалета, включит звук и скажет: «Я иду обратно». Все решат, что она возвращается в туалет по неизвестной, но срочной гигиенической надобности. А Тау в этот момент на полчаса выключит ее трансляцию и все камеры «ВидДали», которые могут ее засечь. Случится, конечно, небольшой переполох, но иного выхода нет. На кону, писал он, ее жизнь, жизнь Энни, жизнь ее родителей. «Все на свете, – писал он, – шатко застыло над пропастью».

Это будет ее последняя ошибка. Мэй сознавала, что это ошибка – встречаться с ним, да еще не перед камерой. Но акула разбередила ее, подталкивала к неверным решениям. Ах, если бы кто-нибудь принимал решения за Мэй – уничтожил бы все сомнения, все шансы потерпеть неудачу. Однако нужно ведь выяснить, как Тау все это провернул? Может, Мэй проверяют? В этом есть некая логика. Если ее готовят к великим свершениям, наверняка же устроят ей проверку? Да как пить дать.

И она выполнила инструкции Тау. Вышла из туалета, сказала зрителям, что возвращается, и едва трансляция выключилась, последовала указаниям. Сошла вниз, как в ту странную ночь с Кальденом, повторила путь, которым они шли, когда он водил ее в глубокое подземелье, где поселили и поливали холодной водой Стюарта и все, что видел Стюарт. Когда добралась до места, Кальден – ну, или Тау – ее уже поджидал, привалившись к красному контейнеру. Он стащил вязаную шапку с бело-серых волос, но не снял кенгуруху, и от этого гибрида, от Тау и Кальдена в одном лице, на Мэй накатило отвращение, и когда он шагнул к ней, она заорала: