Закржевский, человек с выпуклыми белесыми глазами, вообще никогда ни о чем не думал и считал этот недостаток своей доблестью. Брюзгливый же капитан хотя и думал, разбираясь в событиях по-своему, но не посмел отказаться от членства в суде, полагая, что его отказ начальник дивизии сочтет за нарушение дисциплинарного устава. И когда капитан услыхал смелые ответы подсудимого и увидел, что тот не боится суда, он заколебалcя и начал искать возможности, если не совсем отменить, то хоть как-нибудь смягчить приговор.

Начальник штаба, высокий, представительный полковник, желая подбодрить судей, вышел из своей комнаты и горячо убеждал их:

— Господа, либерализм сейчас неуместен. Подсудимый не отрицает своей преступной деятельности. Виновность его доказана: братание проводил, листки возмутительного порядка распространял, боевых приказов во фронтовых условиях не выполнял. Уже за каждый этот проступок в отдельности он заслуживает расстрела. Для чего же тогда введена смертная казнь? Если мы не применим ее к большевикам, они к нам ее применят.

В конце концов смертный приговор был подписан всеми членами суда. Его поручили привести в исполнение Кобчику (солдатам не доверяли!).

Связав Рамодину руки, Кобчик приказал двум ударникам вести его за село, а сам с наведенным наганом пошел следом за ними.

— Доигрался, допрыгался, совдепчик, — глумился он над Рамодиным. — Вот так мы со всеми предателями будем расправляться. Очистим армию от немецких агентов.

— Слушай, ты, палач! — приостановившись, выкрикнул Рамодин. — Ты меня убьешь сегодня, а завтра солдаты поднимут тебя на штыки. Подумай об этом!

— Довольно агитировать! — озлобленно прохрипел Кобчик. — Хватит! Шагай!

4

С открытием праздничного торжества в офицерском собрании запаздывали. Все ждали начальника дивизии, а он почему-то не являлся. Офицеры, побродив вокруг сарая, в котором расставлены были столы с угощением и выпивкой, зашли в помещение и лениво перебрасывались фразами, с вожделением поглядывая на закупоренные бутылки с румынским ромом и красным вином.

Тут же в сарае, за перегородкой, у коновязи, стояли три верховые лошади под седлами. Это приехали офицеры с батарей. Денщики, называвшиеся теперь по-новому — вестовыми, задав лошадям корм, разговаривали вполголоса с румынами, которые приглашали их к себе в халупу.

Наконец появился начальник дивизии с командиром полка и адъютантами. Все сразу повеселели и начали размещаться за столами. Начальник дивизии, поздоровавшись, встал в конце большого стола рядом с командиром полка.

— Прошу внимания, господа офицеры, — подняв руку вверх, произнес командир полка. — Его превосходительство хочет приветствовать нас в радостный день нашего полкового праздника.

Все поднялись из-за стола и в нетерпеливом ожидании смотрели на грузного генерала, который был далеко не мастер говорить, но тем не менее любил покраснобайничать.

— Господа, — начал генерал, отдуваясь, — мы празднуем наш праздник в знаменательные дни... да, в особо печальные дни, когда наше отечество, великая Россия, переживает великие потрясения. Да... так получается. Это все мы видим и являемся свидетелями прискорбных событий. Да вот... И я по этому поводу вынужден прийти к такому заключению: только единство и сплоченность офицерского состава вокруг... вокруг... — Генерал затруднялся сказать, вокруг чего же теперь офицеры могут сплотиться, и остановился.

— Вокруг знамени, — подсказал привычную фразу командир полка.

— Только сплоченность офицеров вокруг полковой святыни, — продолжал генерал, — вокруг славного полкового знамени боевого славного Тридцать четвертого Сибирского полка вольет в наши сердца бодрость и уверенность и вселит надежду на спасение вдовствующей России...

Офицеры недоумевающе переглянулись и кое-где зашептали:

— Почему вдовствующей?

— Аллах его знает. Кончал бы скорее.

— Господа! — воскликнул генерал, все более входя во вкус красноречия. — Офицерство вашего полка и всей дивизии, храня традиции славных сибиряков, всегда было храбрым и преданным... преданным заветам наших великих предков. Да, вот. Так получается. Но, господа, наши предки жили в более счастливое время и не в такие трудные дни... Теперь, кроме храбрости, нужны выдержка, стойкость и мудрость. Да, мудрость. Так получается. От души желаю вам, господа, этих драгоценных качеств. От всей души желаю вам, господа, провести наш праздник в добром здоровии и благополучии. Офицерству нашему — ура!..

Наши солдаты вбежали в помещение как раз в тот момент, когда офицеры кончили кричать «ура».

— Руки вверх! — зычно крикнул Бударин.

С крыльца соседнего дома ударила по крыше сарая пулеметная очередь. Пули просвистели над головами. Стекло на одной лампе разлетелось в куски. Офицеры стояли по стойке «смирно» с поднятыми вверх руками. Они были готовы и к выдержке, и к стойкости, и, главное, к мудрости, как учил их генерал.

— Сдавай оружие! — подал команду Бударин.

Дорохов подходил к каждому офицеру, расстегивал кобуру, вытаскивал наган и передавал солдатам.

Офицеры испуганно смотрели то на солдат, то на генерала, как бы ожидая от него спасения.

— Господа! — заикаясь, произнес генерал. — Не волнуйтесь, очень прошу вас... Умейте подчиняться необходимости.

Пока Дорохов отбирал оружие — револьверы, шашки, — никто из офицеров не проронил ни слова. Все происходило при гробовом молчании. Только слышно было, как за стенкой у кормушек подрались лошади и кто-то их унимал:

— Тпру. Я те побалую. Будя, отъездилась... Послужи-ка теперь новому хозяину.

Дорохов и солдаты повели офицеров в школу. Здесь арестованных заперли и поставили у дверей часового. Было уже поздно. Черные лохматые тучи бежали по небу, то открывая, то закрывая месяц. С вечера прошел дождь, и лужи блестели на земле там и сям, как разбитые стекла. Солдаты собирались группами и весело разговаривали, обсуждая событие.

— Товарищ командир, — обратился ко мне Бударин, — как же теперь с праздником быть, с угощением? Не пропадать же добру...

— Праздновать завтра будем. Поставьте охрану к сараю и никого туда не пускайте.

— Да ведь просят товарищи...

В это время вдали послышались ружейно-пулеметная стрельба и взрывы гранат. То наши солдаты штурмовали штаб дивизии.

— Ты слышал? Тебе понятно?

— Понятно, товарищ командир. Есть поставить охрану...

Я сел на коня и поскакал к штабу дивизии.

Начальник штаба, как потом рассказывали писаря, проводив осужденного на казнь, обратился к своим друзьям с предложением:

— Теперь, господа, после трудов праведных не мешало бы и подкрепиться. А мне как раз