— Ага, Платон Аристархович, это вы не видели, как ниндзюки по деревьям скачут — макаки ж нервно курят в углу клетки. Они в темноте парк взад-вперед три раза пройдут, хрен кто увидит.

— А если, к примеру, взять роту жандармов да хорошенько прочесать этот парк? — рубанув воздух рукой, предложил Вышеславцев.

— Хорошо придумал! — хмыкнул сотник. — Тогда на снегу такая уйма следов будет, что даже пресловутый верблюд в игольное ушко проскочит, шо намыленный!

— Там в Ораниенбауме школа прапорщиков, если и ее поднять под ружье, оцепить район — не уйдут!

— Уйдут, — коротко проговорил Чарновский. — А если они просто решили нас с полковником убить, то и подходить не станут. Ночь для них — самое привычное время. Вопрос, чего в этих акулах «Черного океана» больше: самурайской чести или же целесообразности ниндзя.

— А сам-то как думаешь? — Холост вопросительно поглядел на боевого товарища.

— На днях один из японцев приезжал ко мне в зал и желал вызвать меня на поединок. Если в его намерениях не было какого-то подвоха, то манера эта скорее напоминает законы честного боя.

— Одним слово, бусидо! Сам у рай — у рай соседа! — завершил его мысль нетерпеливый казак.

— Это лишь предположение, — напомнил Чарновский.

— Может, все же жандармы и школа прапорщиков? — вновь предложил Вышеславцев.

— Господин поручик, — недовольно хмурясь, заговорил Лунев, — прошу вас вспомнить, что госпожа Лаис Эстер — все же частное лицо, к тому же подданная императора Франца-Иосифа, и никто не позволит нам проводить ради нее этакую войсковую операцию. А потому извольте умерить свой пыл.

— Так что же тогда делать? — насупился жандарм.

— Значит, так. — Лунев встал из-за стола и поправил ремень портупеи. — Христиан Густавович, до завтрашнего утра мне необходимо знать, снимали ли в Ораниенбауме или его окрестностях, включая Петергоф и Большую Ижору, квартиры или дачи люди азиатской наружности. Если да, то сколь давно, а также все, что об этих господах можно выяснить: словесный портрет, поведение, как часто приезжают и уезжают гости. Прямых встреч и проверок документов следует избегать, но если что, необходимо аккуратно повыспросить у соседей, ближайших торговцев и местных полицейских чинов.

Официальная версия: некий азиат, маскируясь под офицера японской военной миссии, втирается в доверие к состоятельным господам и весьма ловко грабит их квартиры.

— Слушаюсь! — привстал со своего места коллежский асессор Снурре.

— Я сам понимаю, что сделать подобное за столь краткий срок почти невозможно, но потому и обращаюсь к вам.

Глаза полицейского чиновника за толстыми стеклами пенсне азартно блеснули.

— Если это вообще возможно, то непременно будет сделано!

— А мы тем временем посмотрим на местности, что еще можно предпринять.

* * *

Когда князю Миклошу Эстерхази сообщили, что его спрашивает некий Конрад Шультце, он поглядел на своего лакея молча и лишь кивнул, не произнеся вслух того, что подумал: «Единственная более или менее приятная новость за последние дни». Замок Лек, куда он приехал вместе с генералом Мартыновым, был одним из множества владений могущественного рода Эстерхази. Эта родовая твердыня уже давно не видела хозяина, большую часть времени проводившего в Вене при императорском дворе. Замок нельзя было назвать запущенным, но отсутствие хозяина сказывалось. Теперь застоявшаяся в блаженном ничегонеделании челядь вовсю суетилась, силясь придать княжескому поместью обитаемый вид. Но генерал Эстерхази лишь одаривал их старания мрачным тяжелым взглядом, нагоняя на слуг почти суеверный ужас.

— Я приму его в аметистовой гостиной, отведите господина Шультце туда, — словно прессом выдавливая каждое слово, вымолвил князь Миклош, буравя лакея холодным немигающим взглядом.

— Слушаюсь, — попятился слуга.

Аметистовая гостиная была любимой комнатой князя. В свое время там подписывались многие брачные союзы, придавшие роду Эстерхази невиданное в этих землях могущество. В Средние века, когда строился этот замок, аметистовые украшения считались изысканным подарком для любимых, что, вероятно, и послужило достаточно веской причиной для того, чтобы украсить столь замечательным камнем целую гостиную. Выложенная пластинами от густо-фиолетового цвета до почти золотого, эта комната производила волшебное впечатление на посетителей.

Кроме того, об аметисте говорили, что он придает бодрость и отгоняет дурные мысли. И то и другое князю Миклошу Эстерхази сегодня требовалось, как никогда. Молча, сцепив зубы, он слушал приходящие в Лек сообщения о прорыве русских через Карпатские перевалы. Если это и было отвлекающим маневром, как о том говорил пленный русский генерал, то маневр этот развивался чересчур успешно!

Но это было еще полбеды. Когда вскоре после обеда ему сообщили, что австрийский бронепоезд разнес вдребезги штаб объединенного командования, он вдруг почувствовал, что земля уходит из-под ног. Новые сообщения отвратили Миклоша Эстерхази от предположения, что это был мятеж. Но они были не менее отвратительными. Продолжая свой путь, бронепоезд расчистил себе огнем дорогу на мост через Вислу и, остановившись прямо на переправе, взорвал эшелон вместе с остатками боезапаса. Невесть на сколько часов сообщение между участками фронта было прервано. Неподалеку от моста налетчиков ожидали свежие кони. Поймать неведомых диверсантов не удалось.

Очередные новости сообщали еще о двух взорванных железнодорожных мостах. И снова один и тот же сценарий: удар и мгновенный отход. «Скифская тактика» — как назвал это безобразие генерал Данилов. «Проклятые скифы! — думал князь Эстерхази, спускаясь по мраморной лестнице в полюбившуюся гостиную. — Дикари! Они не умеют воевать, как цивилизованные люди, а потому кусают, точно бешеные собаки».

Лакей предупредительно открыл дверь, пропуская хозяина. Посреди комнаты, увлеченно любуясь тонкой резьбой украшений, стоял коренастый широкоплечий мужчина в форме майора австрийской армии.

— Вы, — Миклош Эстерхази удивленно тряхнул головой, — вы не Конрад Шультце.

— Так точно, — нимало не смущаясь, подтвердил незваный гость, — позвольте отрекомендоваться, подполковник Тарбеев Владимир Игнатьевич, российский Генеральный штаб.

— Не скажу, что рад знакомству. — Генерал Эстерхази смерил незваного гостя удивленным изучающим взглядом.

— Отчего же? Мы ведь так долго были друзьями по переписке. Почитай, с того момента, как господин Шультце получил место в доме вашей сестры, вся его корреспонденция составлялась мной. Так что как вы абсолютно верно заметили, я не Конрад Шультце, но Сальватор — именно я.

Миклош Эстерхази в молчании быстро перекатился с каблука на носок и обратно. Невесть зачем пришедший к нему русский шпион был наглее индийской мартышки.

— Я прикажу вас схватить, — холодно сообщил хозяин замка.

Подполковник Тарбеев широко улыбнулся, заставляя князя лихорадочно припомнить, не сказал ли он чего-нибудь смешного.