у нее не было оружия. Стремительным кошачьим прыжком Гальва оказалась между ними, сделала обманный выпад, а потом нанесла удар в живот убийце. Ассасин не смогла отбить клинок железной рукой, но успела развернуться, и меч Гальвы лишь слегка задел ее. Она качнулась влево, но отпрыгнула вправо и выбросила сложенную копьем ладонь точно в горло Йорбез. Другой рукой она прикрыла себе шею от клинка спантийки, который должен был накормить ее до отвала, но только поднял сноп искр.

Йорбез не свалилась замертво. Она испустила предсмертный кровавый хрип, стоя на ногах. Удар разорвал ей трахею и милосердно сломал шейные позвонки. Вряд ли она успела понять, что произошло. Моя следующая стрела не попала в шею ассасина и прочертила полосу на щеке мертвой Йорбез, перерезав ту странную нить, что удерживала ее от падения. Спантийка рухнула, как мешок с камнями.

Я вытащил нож. Мы все ожидали, что ассасин снова рванется к Мирейе, и поэтому я прыгнул в ту сторону. Но адепты не действуют так, как от них ожидают. Она отскочила назад и бросилась к Норригаль. Краем глаза я заметил, что великанша попыталась подняться, но снова осела на землю.

Сердце взорвалось в моей груди при виде Норригаль, поднимающей свой маленький ритуальный нож, беспомощной как дитя, но все же улыбающейся.

Ассасин пнула ее ногой по голове, а потом ударила кулаком в грудь с такой силой, что сломала ребра и повредила внутренности. А затем сеющая вокруг себя смерть стерва отскочила к Гальве и Мирейе.

– Нет! – закричал я, бросившись к Норригаль, моей любимой, моей супруге до новой луны.

Она отхаркнула кровь, посмотрела на меня закатившимися, умирающими глазами и протянула нож рукояткой вперед. Я слышал, как охнула от боли Гальва, как взвизгнула ассасин.

Великанша что-то закричала.

Норригаль не могла говорить, а просто показала движением ножа.

Сад в Бесснежном лесу.

Крольчиха и волк.

Я понял ее, или, по крайней мере, мне так показалось. Это было разумно и в то же время отвратительно, как всегда бывает, когда тебе удается мельком взглянуть на истинное устройство мироздания, его коленные суставы. В одно мгновение я вспомнил уши крольчихи в моей руке и то ощущение, когда я перерубал крепкую трахею Рогача. Поток его горячей крови, долго еще остававшейся липкой на моих руках, особенно на внутреннем сгибе локтя. Его жесткие волосы, мускусный затхлый запах, внезапно смытый горячей кровью. Все это было так отчетливо, так знакомо. Мерзкое ощущение, даже если перед тобой враг. Много, много хуже, чем ударить ножом или проткнуть стрелой. Больше я ни о чем не успел подумать в тот короткий миг, за который не успеешь даже два раза моргнуть, но у меня еще будет время все осмыслить. Нежность и гладкость шеи Норригаль, потяжелевшие от пота волосы, прилипающие к ней, заметное сквозь кожу биение пульса. И теперь я должен перерезать ей горло до того, как Норригаль умрет, а умрет она неизбежно.

Обратной дороги нет.

Я уже видел, как это происходит.

Надо только поверить.

Уши крольчихи в моей руке.

То место, откуда рождается голос, прямо под моим ножом.

Она все равно умерла бы мгновением позже – и без всякой пользы.

Нет причин не сделать этого.

Ничего особенного, просто шея.

Шевелись, рука!

Шевелись, твою мать!

И она шевельнулась.

Я сделал это.

Перерезал горло милой, нежной Норригаль.

За два удара сердца Норригаль исчезла, а вместо нее появилась старая ведьма по имени Мертвоножка. Подтверждая свое имя, она ковыляла на ногах мертвеца, чуть ли не скелета, опираясь на трость.

Как крольчиха, которую я прирезал когда-то давно в том саду, уступила место волку из Вывернутой башни, так же поступили и две ведьмы. Или не две? Тогда у меня не было времени обдумать это, но их лица – молодое, прекрасное и старое, круглое, словно бочка, – были очень похожи.

Глаза Мертвоножки пылали гневом. Я выронил маленький нож, достал Пальтру, вскочил и бросился на адептку, стоявшую на одном колене. Из тяжелой раны на бедре, оставленной Гальвой, текла кровь. Сама Гальва лежала на животе с распростертыми руками и замершими в неподвижности ногами. Эта стерва сломала ей спину! Раненная в нескольких местах, Сеста поднялась, а Гальва, как сумела, перекатилась на спину и попыталась стащить с себя кольчугу и выпустить корвида. Но сил у нее не хватило.

Ассасин рванулась к королеве, которая подобрала меч Йорбез. Я налетел на адептку сзади и хотел ударить ножом в основание шеи. Но она развернулась и с сокрушительной силой отпихнула меня локтем в сторону. Я упал и почувствовал, как треснуло ребро.

Она выхватила у меня нож. Великанша споткнулась и упала – то ли от слабости, то ли от еще действующего яда, потом снова попыталась встать, но не смогла. Королева приняла что-то вроде боевой стойки, но не успела ассасин прикончить ее – а она бы непременно это сделала, – как стена пещеры позади Мирейи с грохотом затряслась и с нее посыпались камни и комья земли. Творившаяся перед нами магия была так сильна, что у всех волосы встали дыбом.

Три мертвеца: Глубокая Тень, адепт-ассасин в балахоне прокаженного и толстый маг – вдруг вскочили и со всех своих раздавленных ног рванулись к стене пещеры, задымившейся, когда они промчались сквозь нее. Снова раздался сокрушительный грохот, и три фигуры с клочками ведьминого мха вместо глаз вышли из стены рядом с Сестой, словно двоюродные братья того глиняного существа, которое наполняло наши кубки в Вывернутой башне. Они встали в ряд между убийцей и королевой, но адептку это не смутило. Пока еще нет. Своей железной рукой она разнесла первого каменного противника в щебень. Но заклинание дорого ей обошлось. Движения адептки стали замедляться. Отошедшая от стены Мирейя шагнула ближе, чтобы проткнуть ее. Но Мертвоножка, тоже прихромавшая к месту схватки, оттащила королеву за волосы – да, так все и было, королеву за волосы – и сказала:

– Как-нибудь без тебя, девочка. Мы сами разберемся с этой стервой.

Сесту уже отделали так, что она писала кровью. Не горя желанием соваться в ураган камня, железа и плоти, я поднял лук с последней стрелой. На сердце у меня потеплело, и я всадил стрелу как раз над пупком смертоносной стервы. Она снесла голову второму противнику, и он тут же рассыпался. Руки адептки побелели, заклинание выгорело. Она рассеянно потянулась к часам на груди, но и эта татуировка свое уже отработала, осталась только голая бледная плоть. Последний и самый большой каменный человек ударил ее сбоку по голове, и она растянулась на полу. Существу тоже