На всех трех полюсах альтернативы были тесно переплетены, будучи противоречивыми по природе. Мессианская идея выкристаллизовалась и сохранила жизненную силу благодаря напряжению, созданному противоположностью ее составляющих. Нигде мы не встречаем что-то одно в чистом виде, без другого: только соотношения меняются, иногда в чрезвычайно широких пределах. Направление, в котором двигался маятник, определялось историческими событиями и особенностями личности того, кто провозглашал эти идеи – многие из них, «лжемессии», сами награждали себя мессианским титулом и в нескольких случаях собирали массу последователей. В те периоды, когда израильтяне еще вели независимую политическую жизнь на своей земле, акцент делался на этическое совершенство и земное блаженство; в то время как в периоды порабощения и пленения на первый план выступало стремление к политической свободе. При наличии национальной свободы общемировая, универсалистская часть надежды занимала основное место, а во время бед и невзгод ее оттеснял националистический элемент. Но во всех случаях политический компонент шел рука об руку с этическим, а националистический – с универсальным. Политические и духовные стремления объединялись, как и надежды для себя и для мира в целом. Оба мотива присутствуют в сионизме – современном движении за политическое и духовное возрождение еврейского народа, которое помогло евреям вернуться в Палестину и основать израильское государство в 1948 году.

Но вернемся к основополагающему мессианскому мотиву, то есть к надежде. Перейдя в христианство, он принял форму Второго пришествия Христа. В Европе XVII века он проявился как идея исторического прогресса, а в XIX веке воспринял марксистскую терминологию в видении грядущего бесклассового общества. Но какую бы его версию мы ни читали – еврейскую, христианскую, светскую или еретическую, – основополагающий мотив один и тот же. «Это будет великий день!», если выражаться прозаически. Мартин Лютер Кинг-младший, заимствуя образы у пророка Исаии, риторически выразил эту мысль в своей речи перед двухсоттысячной аудиторией в 1968 году, во время Марша за гражданские права на Вашингтон.

У меня есть мечта сегодня.

У меня есть мечта, что настанет день, и всякий дол да наполнится, и всякая гора и холм да понизятся, кривизны выпрямятся и неровные пути сделаются гладкими;

и явится слава Господня, и узрит это всякая плоть.

Освящение жизни

До сих пор в наших стремлениях приобщиться к еврейским взглядам мы имели дело с идеями, которые возникали у этого народа при попытке познать смысл жизни. При знакомстве с иудаизмом этот способ служит своей цели, так как идеям присуща универсальность, благодаря которой они понятны даже посторонним. Но теперь мы достигли точки, когда должны, если хотим продвинуться глубже в понимании этой веры, обратиться к дальнейшему рассмотрению еврейских идей и взглянуть на их практики. Нам надлежит изучить их церемонии и ритуалы, ибо общепризнано, что иудаизм является ортодоксией в меньшей мере, чем ортопраксией; евреев объединяет скорее то, как они действуют, чем то, как они мыслят. Одно из подтверждений этому – что евреи так и не провозгласили официальное кредо, которое следовало принимать, чтобы принадлежать к их вере. С другой стороны, соблюдение обрядов – например, обрезание мужчин, – играет решающую роль. Этот акцент, сделанный на практиках, придает иудаизму несколько восточный колорит; ибо если Запад под влиянием греческой склонности к абстрактному мышлению подчеркивает богословие и символ веры, то Восток обращался к религии посредством ритуала и нарратива. Различие здесь между абстрактным и конкретным. Кто ближе подступает к реальности – Платон или Достоевский? Чем лучше выразить любовь – словами или объятиями?

Прежде чем обратиться к еврейским ритуалам как таковым, не помешает краткий разговор о ритуалах в целом, ибо, несмотря на их место в каждой религии, которую мы уже рассмотрели, непосредственно этой теме мы еще не уделяли внимания. С узко рациональной или утилитарной точки зрения ритуал – абсурд, напрасные траты, с какой стороны ни взгляни. Столько денег, потраченных на свечи, соборы, молитвенники и курения; столько времени, потраченного на богослужения и таинства; столько сил на то, чтобы подниматься и садиться, преклонять колени и простираться, обходить вокруг святыни и петь – и для чего? Это нерентабельно, считаем мы. Более того, во всем этом есть произвольность, благодаря которому происходящее почти непостижимо извне. В популярном журнале публикуют фотографию главы государства, трущегося носами с эскимосом. Для эскимосов потереться носами – значит совершить ритуал дружбы. А нам просто смешно.

Но при всей своей произвольности и тратах, кажущихся напрасными, ритуал играет в жизни роль, которую больше не может заполнить ничто – роль, ни в коем случае не ограниченную религией. Прежде всего, он облегчает нам задачу в напряженных ситуациях и в тревожные моменты. Порой эта тревога бывает незначительной – например, при знакомстве. Меня представляют незнакомому человеку. Не зная, как он или она отреагирует на меня, я понятия не имею, что делать дальше. Что мне сказать? Как поступить? Ритуал скрадывает мою неуверенность и неловкость. Он предписывает мне протянуть руку и произнести: «Как дела?» или «Очень приятно». И благодаря этому придает хаосу форму. И помогает мне выиграть время, чтобы собраться с духом. Неловкость преодолена. Я восстановил равновесие и готов вести себя свободнее.

Если ритуал необходим нам даже в таких незначительных ситуациях, как знакомство, насколько же больше мы нуждаемся в нем, когда в смятении? Наглядный пример – смерть. Ошеломленные утратой, мы потерпели бы полное фиаско, если бы остались предоставленными самим себе и должны были бы придумывать способ преодолеть это испытание. Вот почему смерть с ее похоронами, панихидами, поминками и сидениями шивы – самый ритуализированный обряд перехода. Ритуал с его подготовленной партитурой происходящего направляет наши действия и чувства в тот момент, когда одиночество было бы невыносимо. И таким образом смягчает удар. «Пепел к пеплу, прах к праху» – здесь не говорится о том, чей это пепел, так как слова относятся к каждому, ко всем нам. Ритуал также пробуждает отвагу: «Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» И наконец, ритуал помещает смерть в перспективу, связывая данную конкретную смерть с ее универсальным архетипом. Покойный занимает свое место в рядах человечества – один шаг в бесконечном марше из жизни в смерть и снова из смерти в жизнь, – растянувшихся непрерывной чередой и направленных к вечности.

От тривиальности знакомства до травмы смерти ритуал неизменно сглаживает переходные моменты жизни как, вероятно, не может сгладить ничто другое. Вместе с тем у него есть и другая функция. В моменты счастья он может усилить опыт и поднять радость до уровня