делу. Я увезу тебя сегодня в Фентон-Карт, и поедем вместе в Аскот. Я оставлю здесь мистеру Голдингу письмо, что увезла тебя поразвлечься, а ты пошли записку на квартиру Джеральда, в которой известишь его, где ты находишься!

Джесси отрицательно покачала головкой.

— Нет, нет, Нолли, я не могу ехать с тобой! Я так давно не видела отца, каждый час промедления будет теперь для него ужасен… Даже если бы теперь Джеральд прислал за мной, я не поехала бы к нему. Это не каприз, но, право, мне кажется, то если бы он искренне любил меня, то не поехал бы веселиться в Париж сразу после того, как услыхал, что я погибла. Я писала ему это вчера и добавила, что не выйду за него замуж, но разорвала это письмо и бросила его в корзину, а теперь сожалею, что не отправила его ему!

— Нет, нет, Джесси! Это было бы настоящее безумие! Ты сама не знаешь, чего хочешь!

— Это правда… Знаешь ли, я пережила целую жизнь с того момента, как мы с тетей покинули Нью-Йорк. Каждую ночь, когда я просыпаюсь, мне кажется, что я еще на море, и снова переживаю все эти потрясающие минуты. Мне кажется, что, пока я буду жива, я никогда не забуду этих минут и того человека, который пережил их со мной. Это был настоящий мужчина, да! И знаешь, Нолли, если женщина раз полюбит человека, ей нелегко позабыть его. Мюрри Вест — это истинный джентльмен и благороднейший человек, какого я знаю. Но, увы, я никогда больше не увижу его!

— И прекрасно! — воскликнула Нолли. — Обыкновенно, когда женщина начинает поддаваться такого рода чувствам, она погибла. Конечно, он охранял тебя, но при этом пользовался случаем ухаживать за тобой и вскружил тебе голову. Это обычный прием таких господ! Время и обстоятельства как нельзя лучше благоприятствовали ему и окружили его каким-то ореолом героя и мученика. Но здесь, в Лондоне, это дело другое, в обыденной обстановке оставаться героем трудно. Он умно сделал, что расстался с тобой в Ливерпуле, так как такого рода человек вполне понимает, что в Лондоне от сравнения с другими, изящными и элегантными джентльменами, представителями нашей аристократии, он сразу потускнеет. Здесь этот нешлифованный алмаз будет казаться невзрачным, подле настоящих бриллиантов в изящной оправе, к каким привык здесь в Лондоне наш глаз!

Джесси ничего не сказала и затем перевела разговор на другую тему. Вскоре они простились, и мистрис Нолли Баринг уехала в Фентон-Карт, а Джесси направилась в свои комнаты в первом этаже отеля. Проходя по коридору, она на минуту остановилась перед большим зеркалом с присущей всякой женщине привычкой, проходя мимо зеркала, убедиться, хороша ли на ней юбка и в порядке ли ее прическа. Вдруг она почувствовала на себе чей-то настойчивый взгляд и, подняв глаза, увидела в зеркале мужскую фигуру, а вглядевшись внимательнее, узнала в этом отражении своего жениха Джеральда, столь же удивленного и недоумевающего, как и она сама. В первые минуты она была до того поражена этим неожиданным открытием, что не нашла в себе даже силы и желания обернуться. Затем, сделав над собою усилие, воскликнула: «Как, Джеральд? Неужели?» — и побежала к нему навстречу, но в коридоре было много людей, а Джеральда между ними не было.

XVIII

ПРИЗНАНИЕ

Войдя в свою гостиную, Джесси придвинула большое покойное кресло к окну и расположилась в нем, чтобы на свооде разобраться со своими мыслями и чувствами.

Джеральд, ее жених, здесь, в Лондоне, в этом самом отеле! Нет, это уж слишком забавно! Он, чьи пламенные уверения и клятвы почти заставили ее поверить в его привязанность и любовь к ней, он здесь и избегает ее, прячется от нее?! Нет, вся ее женская гордость возмущалась против этого. Она ни минуты не сомневалась, что видела его, а никого другого, в зеркале. Она видела, как он шел по коридору и остановился на минуту против зеркала в глубине ниши, где находится камин. Он почти совсем не изменился: та же юношеская фигура, те же ровно ничего не выражающие глаза и тот же неопределенный взгляд, который она, шаля, изображала, когда еще не была помолвлена с ним. Несомненно, это был он. Он был здесь, в гостинице, видел ее и скрылся, не обменявшись с ней ни словом. Это было непозволительно, непростительно, необъяснимо. Наряду с этим ею овладело непреодолимое желание разузнать все и понять, как, что и почему.

Джесси была не более и не менее самолюбива, чем все женщины, но она имела над многими то громадное преимущество, что во всякое время подчинялась требованиям здравого разума. Обыкновенно склонная к страстной экспансивности в пустяках, серьезные случаи жизни всегда находили ее удивительно спокойной и сосредоточенной.

Так было и на этот раз. Первый взрыв негодования вскоре уступил место здравому и спокойному рассуждению. Ведь, возможно, что Джеральд не получил ее телеграмму, что он еще ничего не слыхал об ее спасении и что, увидев ее отражение в зеркале, он, считавший ее погибшей, принял ее за привидение и испугался. Но в таком случае, конечно, он поспешит сейчас же навести справки в гостинице, и не пройдет получаса, как он сам явится к ней сюда.

«Ну а когда он придет, — продолжала размышлять Джесси, — что я скажу ему? «Бери меня, Джеральд! Вот я! Я ждала тебя и готова быть твоей женой» — или сказать ему всю правду, всю истинную правду: «Я не люблю вас, Джеральд! Я буду не верна себе, если стану вашей женой! Я полюбила другого человека, и все мои мысли и думы, все мои чувства и желания принадлежат ему, помимо моей воли». Что же сказать ему?»

Правда, воспоминание о Мюрри Весте ни на минуту не покидало ее — он постоянно был у нее в мыслях, а между тем она решительно ничего не знала о нем. Но этот молчаливый, сильный человек говорил ее воображению больше, чем кто-либо; он пробудил в ней чувство восторженного удивления, чувство женской любви, хотя окружающая его таинственность смущала ее. Она не могла решиться связать свою судьбу с человеком, который скрывал от нее