сложнейшую задачу на дряхлые плечи стариков…

Вообще-то, можно было попробовать реализовать очень интересную задумку Гая Семпрония Гракха, который хотел ограничить максимальную площадь выделяемой человеку земли пятью сотнями югеров. Но пятьсот югеров на одного человека — это слишком жирно для простых готских мужей, поэтому Эйрих собирался выделять им не более тридцати югеров на одного человека. И если в семье есть дополнительные сыновья, то за каждого ещё по тридцать югеров, а дальше пусть сами крутятся.

Эйрих как-то прикинул, что если ни у кого не будет больше тридцати-сорока югеров наделов, то земли в Италии, оказывается, неприлично много и хватит на всех. А если захватить Галлию и Иберию, то земли хватит ещё и очень надолго.

Римляне же делили землю нерационально, поэтому у них нормальным считалось, когда вся окрестная земля вокруг города принадлежала двум-трём людям, гонявшим по этой земле рабов, а бывшие землепашцы бессмысленно куковали в городе, в статусе пролетариев.

В Вероне открылась великолепная возможность разделить прилегающую землю между готами и наиболее благонадёжными из римских простолюдинов, что позволит проверить новую систему на работоспособность, и, уже опираясь на результаты, отсюда можно рассматривать возможность распространения практики на остальные территории Италии.

«Всё одно лучше, чем быть зависимыми от поставок рабов с севера», — пришёл Эйрих к выводу. — «Меня не прельщает всю свою жизнь провести в походах за рабами, тогда как остальные территории римлян будут стоять не освобождёнными…»

От войны он никогда не бежал, но чётко делил войны на смысловые категории. Завоевательная война, предусматривающая покорение другого народа — это почётно. Полунабег-полувойна, предусматривающая захват рабов — это позорное пятно на репутации полководца. Монгол может пойти в набег за красиво блестящим золотом и красивыми пышнотелыми рабынями, но никогда не пойдёт специально за рабами, чтобы использовать их для работы, которую легко может сделать сам. Последнее — признак слабости и разложения.

«Монгол должен ценить красоту, но не позорное облегчение своей работы», — подумал Эйрих.

Реформы Гракха, откорректированные и усовершенствованные под их уникальную ситуацию, он продавит консульским эдиктом отца, а детали оставит на сенаторов, которых обяжет выработать систему сдержек и противовесов, не позволяющих никому и никоим образом менять установленный эдикт. Незыблемость и непреложность эдикта гарантирует устранение риска возрождения латифундий, а также обеспечит долгосрочное выживание их молодой державы, уже начавшей расти на останках старой римской…

С полной государственных дум головой Эйрих вошёл в здание курульного совета, ныне обозначенное как временное главное здание Сената готского народа. Внутри он прошёл мимо зала заседаний, где прямо сейчас идёт слушание очередной инициативы консула Балдвина, после чего вошёл в свой кабинет для приёмов.

Бюрократия начала пронизывать их общество уже очень давно, но этого никто не замечал. Хотя, возможно, кто-то и замечал, но Эйрих увидел это только тогда, когда к нему в кабинет пришёл Виссарион и уведомил, что скоро начинаются часы приёма просителей. А Эйрих уже и забыл, что магистратура предусматривает такую вещь, как решение частных проблем соплеменников…

В тот день ему пришлось бросить запланированные дела и выслушивать жалобы торговцев, которых обидели во время путешествия из Фракии в Венетию и Истрию. Оказалось, что Аравиг, уставший уговаривать торговцев делиться телегами, сослался на авторитет Эйриха и реквизировал двадцать телег на военные нужды, потому что исполнял в тот момент эйрихово поручение. Сам проконсул узнал об этом только в тот день, поэтому вызвал Аравига и начал разбираться. В итоге была установлена правота торговцев и Эйриху пришлось откупаться из личного кармана, чтобы не дошло до разбирательства у народных трибунов.

— Ох, что там ещё? — услышал Эйрих стук в дверь. — Часы приёма начинаются только после полудня!

Он не успел даже развернуть пергамент с очередным эдиктом императора Аврелиана, как кто-то уже встал под дверью.

— Это Эрелиева, — сообщила визитёр.

— Эх, заходи, — вздохнул Эйрих.

Сестра тихо прошмыгнула в кабинет и сразу же села на стул для посетителей. Эйрих специально распорядился поставить сюда самый неудобный из стульев, чтобы всякие проходимцы не засиживались у него в кабинете. Судя по выражению лица, Эрелиева уже ощутила своей задницей шляпки бронзовых гвоздей, которые Эйрих лично слегка выбил наружу — обивка чуть смягчает неудобство, но не устраняет его полностью. Прошло всего несколько декад рабочих приёмов, а он уже начал изобретать новые бюрократические стратегемы против бесчисленных просителей и жалобщиков…

— Чего хотела? — спросил Эйрих, наконец-то развернувший пергамент.

— Когда мы пойдём в поход на Равенну? — задала сестра вопрос.

— Нескоро, — вздохнул Эйрих. — Надо уладить все дела с этим городом, а затем принудить остальные города к сдаче. Если хочешь, можешь пойти со мной на осаду Патавия — Сенат, со дня на день, сформулирует мнение по этому вопросу.

— Хочу! — загорелась Эрелиева и с удовольствием вскочила со стула. — Когда?

— Я же сказал — как только Сенат решит, — ответил на это Эйрих. — У тебя всё? А то у меня так много работы, что даже поесть не успеваю…

— Мама беспокоится, — произнесла Эрелиева. — Говорит, что ты слишком много времени проводишь в этих делах, а домой приходишь хмурым и уставшим.

— Дела державные, — развёл руками Эйрих. — Если бы был другой человек, способный разгрести эти Авгиевы конюшни, я бы с удовольствие переложил эту работу на него. Или вообще хоть кто-то, умеющий читать и писать, а также слегка разбирающийся в законах. Но дураков нет, поэтому все помалкивают… Как разберусь, станет чуть полегче. Скажи матери, чтобы не беспокоилась, это закончится, рано или поздно.

— Сегодня на ужин придёшь? — спросила сестра.

— Скорее всего, нет, — вздохнул Эйрих. — Пойду к сенатору Дропанею, он собирает у себя коллегию по делам малых родов, будем обсуждать политическое положение ругов, аланов и смешанных триб. Там поем.

— Хорошо, — огорчённо опустила взгляд Эрелиева. — Тогда я пойду.

— Завтра увидимся.

Сестра ушла, а Эйрих приступил к работе.

Важный момент — земля не будет общественной или данной в аренду. Это будет частная собственность, отчуждаемая только в соответствии с земельным законом, который им только предстоит написать. Парой-тройкой мандатов тут не обойдёшься, потому что уж больно ёмкий вопрос, поэтому Эйрих собирался подбить сенаторов всерьёз засесть за написанием полноценной серии эдиктов, сразу кодифицированных как единое земельное право готского народа. Уже все поняли, что разумнее охватывать весь вопрос сразу, а не действовать как старые римляне, которые решали возникающие подвопросы по мере их поступления. Лучше сразу предусмотреть всё, после чего вносить правки в уже готовые законы, чем спешно рожать новые эдикты, вносящие хаос и сумятицу в установленную очерёдность сенатских заседаний. Уже ученные.

— Так-так-так… — Эйрих вчитался в эдикт, регламентирующий права перегринов в регионе X «Венетия и Истрия». — Ох, сыть шакала, нет уже давно никаких перегринов…

Отложив