Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тоже княжна, — тихо сказала Рута, поймав мой взгляд. Осторожно ткнула пальчиком в тесемку на лбу. — Я высокородная княжна Властовская, вот. Честно-пречестно. Просто у меня батюшку изгнали и вотчину забрали.
— Ничего… вернем тебе вотчину, — куртуазно улыбнулся я.
— Правда?! — Рута подпрыгнула и захлопала в ладошки: — Я буду спать на соболях, правда? Буду меды распивать? Ах, как чудесненько, милый князь! Я буду настоящая княжна! У меня будет тонкая белая рубашечка, и зернистый опашень, и перстеньки на всех пальцах, правда?
— Обещаю тебе, — улыбнулся я. Открыл рот, чтобы сказать еще…
Не успел… Она вдруг привстала на цыпочках и поцеловала… точнее, смешно чмокнула влажными губками куда-то в нос.
— Ты миленький, князь Лисей.
Я немного растерялся. И почти не расслышал, как она прошептала:
— Ты… дашь мне свои кольчужинки?
— Все, что пожелаешь, княжна, — машинально пробормотал я. В тот миг я не понял, почему она так покраснела. У настоящих, природных княжен очень тонкая кожа, поэтому они склонны краснеть чуть не по любому поводу. Однако в этот раз Рута раскраснелась особенно густо и как-то мучительно: я заметил, что в серых глазках снова блеснули слезы.
— Ты правда… милый князь, ты правда подаришь мне дюжину колец из твоей кольчуги?
— Двенадцать колец? В смысле… на память? — удивился я. Видимо, какая-то неизвестная мне традиция. — Да-да, конечно…
Я закатал роскошную рубаху на руке и обнажил кованое опястье, придерживавшее стальной рукав кольчуги. М-да… Кажется, я уже говорил, что кольчуга была старая, слегка тронутая ржавчиной — по подолу, и не только. Впрочем, Рута не обратила на ржавчину никакого внимания. В узкой ручке блеснул кинжал (я вздрогнул) — поддев тонким лезвием, она быстренько разогнула распаявшееся колечко с краю, отцепила в подставленную розовую ладонь…
— Княжна, я прошу вас: уговорите Данилу отложить путешествие хотя бы на неделю!
— На недельку никак нельзя, — затараторила Рута, деловито орудуя кинжалом. — Мы лучше прямо теперь съездим в Калин, и сразу назад. Мы скоро-скоренько, вот увидишь! Даже соскучиться не успеешь, миленький князь…
Наконец, стиснув в ладошке двенадцать ржавых колец, спрятала кинжал.
— Рута! Что там возишься! — раздался спокойный голос Каширина: крепкий силуэт снова воздвигся над бортом.
— Мы прощаемся, — сказал я.
— Братец, братец! Я просила у миленького князя кольчужинки, и он мне дал! — гордо объявила Рута, едва не подпрыгивая от счастья.
— Ну и что? — Данила уставился не моргая.
— Как что, братец… — Княжна потупилась. — Я их взяла…
Даже я, великий знаток древних обычаев, не угадал тогда истинного смысла своего необычного подарка княжне Руте. А Каширин просто пожал плечами:
— Я очень рад за тебя. Рута. А теперь забирайся на борт: мы отчаливаем. — Он задрал голову, ветер разметал серо-желтые волосы. — Прощай, князь Алеша. Даст Бог, еще свидимся.
Рута послушно взбежала по мосткам на борт. Я оттолкнул холопа, пытавшегося убрать сходню:
— Последний раз прошу: не уезжай. Данила, не обижайся… ты не прав. Ради решения личных проблем ты мешаешь успеху нашего общего большого дела…
— Хватит! — Каширин раздраженно хрястнул по дубовому борту ребром руки в кольчужной перчатке, — Не надо меня лечить. Плевать я хотел на звучные большие дела, если ради них надо жертвовать жизнью близкого человека. Понял меня, Алеша? Бывай.
Обернулся и отошел от борта. Весла опустились в зеленую воду, распугивая уток: ладья затрещала и тронулась. Грузно отвалила от причала и скоро пошла вниз по большому влажскому течению. Вскоре я уже едва различал пузатый силуэт корабля под приспущенным парусом — но я хорошо видел, что с кормы кто-то прощально машет платком. Я догадывался, что это не Данила.
Вздохнув, я прислонился к теплым сосновым перильцам. Задумался, подставляя холодное лицо солнцу — сквозь ресницы глядя, как играет, блистая зеленым золотом, прозрачная река. Впрочем… я поторопился. Безусловно, в Х веке речная вода должна быть кристально-прозрачной и свежей — однако на самом деле… ржавая муть и гнилой мусор широкими пятнами сдвигались вниз по течению! Я удивленно поднял брови. Какие-то переломанные ветки, переплетенные веревками жерди… а вот и толстые бревна пошли… откуда вся эта дрянь?
Холопы оживились: повскакивали с травки, полезли в лодочки: вооружившись баграми, кинулись вылавливать дрова. Какие толстые лесины! Десятки, сотни свежерубленых сосновых бревен валили по течению, сталкиваясь и утопая в гнилой пене… Гремящая лавина леса сплавлялась по Влаге, густо вываливая из-за острова. Народ на пристани оторопел, все смотрели на реку. Может быть, наводнение в верховьях? Или караван кораблей потерпел крушение?
Казалось, что река стонет.
Лютый морозец тихо прогулялся по спине. Я вспомнил:
…Не гляди-тко на меня, на матушку быстру реку:
Я ведь матушка-река из силы повыбилась.
Ведь стоит-то за мной, за матушкой быстрой рекой,
Стоит силушка поганая да триста человек;
Как ввечеру-то они да все мосты мостят,
Все мосты мостят, мосты калиновы:
Все хотят чрез меня на берег перебратися.
Они вечером мостят — я ночью все у них повырою.
Помутилась я, матушка быстра река,
Помутилась я, вся избилася…
По реке плыли обломки вражеской переправы. Чья-то армия пыталась форсировать Влагу совсем недалеко отсюда, чуть выше по течению.
Так, спокойно. Я уже догадался. Быстрее в крепость — надо что-то делать, спасать положение. Это, конечно, Чурила. Точнее, не сам мерзавец, а его войско. Все по-писаному, как поется в былинах: в один день с Востока, из-за гор Вельей Челюсти на Русь через Влагу-реку перейдут три армии.
Тут незнаемы люди появилися:
А первое войско их за сто человек,
А другое войско есть за триста человек,
А третье войско за пять сот.
Жеребцы под ними сорочински,
Кафтанцы на них камчатны,
Золоты колпаки да черны плащи.
А идут войски незнаемы, да песни поют,
Песни поют да трубы трубят,
Трубы трубят, в набаты бьют.
Они соболи, куницы повыловили,
Туры-олени все выстрелили,
Добрых людей избили-изранили,
Детей да жен осиротили,
Теремы-домы все повыжгли.
Господи, есть же былина, специально посвященная теме Чурилина нашествия! Там ведь все черным по белому… Ну как, как можно забывать такие вещи? Я полный идиот, джентльмены. Где мое хваленое историческое предвидение? Где мои сорок дружинников, посланные неведомо куда на Ботвиново болото — вместо того, чтобы остаться здесь, в крепости, и готовиться к осаде?!