Дэниэл закрыл окна, и шум грозы остался снаружи.

Гром рокотал, ревел и гудел над нами. Дождь лил без остановки, и к пяти часам вечера стало темно, почти как ночью. Комнату изредка озаряли вспышки молний. По стеклам ручьями бежала вода.

— Кажется, лето кончилось, — сказал Дэниэл.

Мне стало грустно, но только на миг.

Я всегда знала, что это не навсегда, и надо жить дальше.

А осень я люблю. Осенью я покупаю новые сапоги.

Наконец гроза исчерпала всю свою силу, и дождь стучал в окна тише и ровнее. Он успокаивал, гипнотизировал, создавал особый уют. Я лежала на диване, укрытая пледом, и блаженствовала от ощущения тепла и безопасности.

Я читала книжку и ела шоколад.

Дэниэл сидел в кресле, грыз печенье, читал газеты и смотрел телевизор, выключив звук.

Кажется, за два часа мы не сказали друг другу ни слова.

Я то и дело вздыхала, ворочалась и бормотала себе под нос: «Ого, вот здорово» или «Обалдеть, лучше просто не скажешь», а Дэниэл улыбался в ответ, но не думаю, что это можно считать разговором.

Общаться нас заставил только голод.

— Дэниэл, я ужасно хочу есть.

— Ну…

— И не говори, что я весь день лопаю шоколад и не могу быть голодной.

— Я и не собирался, — будто бы удивился он. — Я знаю, что с печеньем и конфетами у тебя отношения особые. Хочешь, чтобы я тебя куда-нибудь сводил?

— То есть мне придется вставать с дивана?

— Намек понял. Хочешь пиццы?

Что за человек!

Он открыл ящик одного из своих странных шкафов и достал кипу листовок и брошюрок меню пиццы с доставкой на дом.

— Вот полистай и реши, чего ты хочешь.

— А это обязательно?

— Нет, если не хочешь.

— Но как же я тогда узнаю, что можно заказать?

Дэниэл стал читать мне вслух.

— Корочка мягкая или хрустящая?

— Мягкая.

— Тесто из пшеничной муки или с отрубями?

— Из пшеничной! Отруби — придумают же такую гадость.

— Порция маленькая, средняя, большая?

— Маленькая.

— Ну ладно, тогда средняя.

Когда заказ был сделан, наш разговор прервался.

Мы смотрели телевизор, ели, обменивались репликами. Не могу припомнить, когда я в последний раз испытывала такое счастье.

Я нисколько не преувеличиваю, особенно если учесть, что пару недель подряд всерьез думала о самоубийства.

За вечер два-три раза звонил телефон, но, когда Дэниэл подходил, трубку вешали. Подозреваю, что это была какая-нибудь из сотен его бывших подруг. Мне даже стало неуютно, потому что я вспомнила, как сама вот так звонила мужчинам, которые разбивали сердце мне. Будь у Гаса телефон, я, наверно, проделывала бы это по десять раз в день.

Потом Дэниэл отвез меня домой. Я настояла, чтобы он высадил меня у светофора.

— Нет, — запротестовал он. — Ты промокнешь насквозь.

— Дэниэл, пожалуйста, — взмолилась я. — Боюсь, Карен увидит твою машину.

— И что тут такого?

— Она меня со свету сживет.

— Мы имеем полное право видеться.

— Возможно, — согласилась я. — Но мне с ней еще жить в одной квартире. Ты бы так не храбрился, будь она твоей соседкой.

— Пошли вместе, и я сам с ней разберусь, — пригрозил он.

— Ой, нет! — воскликнула я. — Ни за что на свете. — И добавила уже спокойнее: — Не надо. Я сама с ней поговорю. Так будет лучше.

Я бежала домой по лужам под проливным дождем и всю дорогу мучилась, что скажу Карен, когда она спросит, где я была. Проще всего, конечно, соврать, вот только она наверняка поймет, что я вру.

Да и потом, зачем мне врать? Я ничего плохого не сделала, твердила я себе.

Я имею полное право видеться с Дэниэлом, он мой друг и был моим другом с незапамятных времен, задолго до того, как познакомился с Карен, да если на то пошло, и до того, как я сама познакомилась с Карен.

Все это звучало очень убедительно, пока я шла по улице.

Но стоило мне вставить в дверь ключ, как вся моя храбрость куда-то делась.

— Где тебя носило?

Карен ждала меня. Лик ее был ужасен, на столе дымилась переполненная пепельница.

— Э-э-э…

Я бы с радостью соврала, не будь так очевидно, что она уже все знает.

Откуда она узнала? Кто проболтался?

Потом Шарлотта рассказала мне, что Адриан. Когда паб закрылся, они с Карен решили взять напрокат кассету, чтобы убить еще пару часов ненужного им свободного времени, и Адриан спросил их, кто «тот стильный ублюдок в шикарной тачке», с которым я уехала.

— Вид у него был такой, будто вот-вот заплачет, — сказала Шарлотта. — По-моему, он в тебя влюблен.

Конечно, я сама виновата. Позволила бы Дэниэлу забрать меня прямо из дома, вместо того чтобы играть в прятки, и никто меня не заметил бы. Честность удобнее всего. Или надо уметь как следует заметать следы.

— Так что происходит? — срывающимся на визг голосом спросила Карен. Лицо у нее было совсем белое, только на щеках краснели два пятна. Мне показалось, она сошла с ума от бешенства или нервного перенапряжения.

— Ничего не происходит, — скороговоркой пробормотала я. Мне хотелось поскорее разубедить ее — не из страха за собственную шкуру, просто я хорошо понимала, в какой ад превращается жизнь, когда подозреваешь, что любимый человек нашел себе другую.

— Не пудри мне мозги!

— Честно, Карен, я просто была у него в гостях. Это было совершенно невинно.

— Невинно! Мужчины ничего невинного не делают. Знаешь, кто мне это сказал? Ты, Люси Салливан.

— Со мной все по-другому.

Карен горько рассмеялась.

— Да нет, Люси, ты себе льстишь.

— Я не льщу…

— Нет, льстишь. Вот так он всегда и действует: он и меня заставил почувствовать, что я единственная стоящая девушка на свете.

— Карен, я не о том. Со мной все по-другому, потому что он не влюблен в меня, а я не влюблена в него. Мы просто друзья.

— Не будь такой наивной. Впрочем, тебя я уже давно подозревала: ты слишком усердно расписывала, как он, по-твоему, нехорош…

— Но я только из соображений здравого смысла…

— …а ему и не захотелось бы проводить с тобой время, не будь у него намерения заловить тебя: он ведь не терпит отказов. Он приложит все силы, чтобы тебя трахнуть, только потому, что ты ведешь себя так, будто тебе не хочется.