Самым плохим при этом было не выражение лица, выражение-то черт с ним – мало ли как оно выразилось. Куда хуже в сочетании с этим лицом выглядел черный парабеллум с удлиненным стволом, который мужик держал в руке. В правой руке, а в левой, испачканной кровью так, что казалось, что он натянул на ладонь красную перчатку, был зажат длинный широкий нож вроде кухонного.

Мужик смотрел на дверь парилки, когда я ее приоткрыл, и первое, что он сделал, встретившись со мной глазами, – вскинул пистолет, направив его в мою сторону. И с этого момента все закрутилось как в калейдоскопе. Рванув дверь на себя, словно надеясь укрыться за нетолстыми досками, я крикнул Насте: «Лежать!» – присел и дернулся назад, к печке. Раздался громкий хлопок, в досках появилась дырка, а на меня брызнуло мелкими щепками. Пуля прошла над головой, угодив прямо в градусник на стене напротив, расколов его пополам. Затем хлопнуло еще раза три, и с каждым хлопком на уровне груди в двери появлялось очередное отверстие.

– На пол, под полок! – страшным шепотом прохрипел я, стаскивая Настю, испуганно прижавшуюся к мокрым доскам.

Мне было так страшно, что я словно от самого себя отделился, не чувствуя ни тела, ни рук – ничего. Дикое осознание того, что мы оба, совершенно голые, мокрые, запертые в тупике, который представляла собой парилка, не можем ничего противопоставить ворвавшемуся психу – а в том, что это псих, у меня никакого сомнения не было, – плющило как паровой молот, заставляя мысли судорожно метаться в черепной коробке в тщетной попытке найти выход из этой западни.

– Ведро…– вдруг попыталась выбраться из-под полока Настя, скользя по полу. – Ведро дай, быстро!

Точно! Ведро! Что – ведро? А что – точно? Вода, горячая вода, там веники запарили, полведра почти что кипятка… если… если он сюда…

Шаги. Он в сапогах, а пол там дощатый, на деревянных перекрытиях, так что слышно его шаги хорошо, звучно, он к парилке как Командор топает – тот самый, коего Пушкин прописал в своей трагедии. Так же неудержимо и неотвратимо.

– Лежи! – прошептал я. – Все понял!

Стараясь не подниматься с четверенек, а именно в таком положении я сейчас находился, я схватил железное ведро с печки, опалив руки и даже ни разу не выматерившись при этом, и вновь прижался к полу. И вовремя – грохнули еще два выстрела, снова брызнуло мелкой щепой, а одна пуля, отрикошетив от края печки, ударила в полок, разбив лампу в толстом плафоне и сыпанув вниз стеклом как нельзя кстати.

Еще пара громких шагов, что-то твердое стукнулось о ручку двери, скрипнуло дерево – дверь двигалась с некоторой натугой, и в ту же секунду я изо всех сил толкнулся ногами, бросая всю свою немалую массу вперед, прямо на дверь, тараном. Даже не изо всех сил, а просто вкладывая в этот бросок всего себя целиком, каждый мускул, каждое сухожилие, каждую каплю злости и страха, понимая, что сейчас я бросил на стол свой единственный козырь, мятый и жалкий, который только в самом невероятном раскладе может побить карты противника.

Дверь подалась под плечом так, словно ее и не было, распахнувшись настежь, и с маху ударив стоящее за ней существо с пистолетом в плечо. Грохнул выстрел, но я, даже не увидев направления ствола, уже понял, что это не в меня, это куда-то мимо, это вообще в белый свет как в копеечку. И сразу же, продолжая движение, я плеснул кипятком из ведра противнику в лицо.

А дальше все пошло не так, как я надеялся. Да, выстрел в меня не попал, но несколько литров по-настоящему горячей воды мужика совершенно не впечатлили – он даже не поморщился, хотя его заметно ошпарило, лицо покраснело на глазах. Дверь, несмотря на всю силу удара, тоже не смогла его свалить, потому что угодила в рант его кирзового сапога, стоящего на полу и принявшего всю силу удара на себя. Его лишь отбросило в сторону, усадив на задницу, что оказалось только хуже для меня – так я мог хотя бы схватить его руками и завязать драку, а теперь инерция пронесла меня мимо, к тому же мокрые босые ступни заскользили по хорошо ошкуренным доскам пола, а противник так и остался ко мне лицом, не потерявший ни пистолета в правой руке, ни ножа в левой.

Краем сознания я лишь успел отметить струйку крови, быстро и густо скользнувшую у мужика из носа на верхнюю губу и подбородок – край ведра все же угодил как надо, но само оно катилось в сторону, позвякивая ручкой.

Спасло меня на этот раз то, что я поскользнулся: очередной выстрел прошел мимо. Ноги выскочили из-под меня назад, но, опершись на пол руками, я исхитрился изменить направление движения, рвануть изо всех сил, буксуя и при этом каким-то краем сознания понимая, насколько дико и нелепо выгляжу сейчас, голый, мокрый и распаренный, бегающий по предбаннику на четвереньках и уворачивающийся от выстрелов какого-то психопата.

Я бежал не просто так. Диван, спинка, за ним – вешалка. А на ней, скрытая сейчас полой клетчатой рубашки, кобура с ТТ. Тем самым, что однажды уже меня спас, с патроном в патроннике и стоящем на предохранителе.

Мужик на полу закричал, даже зарычал, протяжно и яростно, когда я, навалившись брюхом на деревянную спинку дивана, кувыркнулся через нее, больно ударившись локтем не пойми обо что и при этом умудрившись еще и прикусить язык. Во рту появился привкус крови, вещи посыпались с вешалки, сорванные моим рывком, и прямо перед глазами качнулась открытая кобура из рыжей кожи, из которой высовывалась, черно и маслянисто поблескивая, рукоятка пистолета.

Стало вдруг как-то тихо, краем глаза, даже краем сознания я успел отметить, что мой враг уже стоит на ногах, направив оружие в мою сторону, но при этом суетливо шарит второй рукой в кармане ватника. Ошпаренное и опухшее лицо перекошено от ярости, кровь из перебитого носа залила весь подбородок, превратив его в некое подобие вампира.

Ну да, патроны! Рычаг горбом встал над парабеллумом, показывая, что патронник пуст и стрелять в меня нечем. Все восемь он уже успел высадить, один за другим, пустив последнюю пулю в меня, бегущего на четвереньках. Да вот беда, я только лишь успел вцепиться в кобуру, поворачивая ее, болтающуюся на ремне, к себе рукояткой ТТ.

Большой палец толкнул вверх клапан, рубчатые щечки рукоятки плотно легли в ладонь, я обернулся к противнику – и увидел, что тот быстро и сноровисто затолкал запасной магазин в рукоятку пистолета.

«Не успел!»

Эта мысль пришла как-то сразу, вся целиком и не подлежащая обжалованию, как приговор. Все, отбегался, отпрыгался. Между нами метра четыре, промахнуться в меня, полусидящего на полу, он точно не сможет. Сердце и без того болталось где-то в районе желудка, так что пугаться дальше было уже некуда, скорее… скорее, я даже успокоился, понимая, что не успеваю за ним. Вот он схватился пальцами за шарниры, сбрасывая с задержки затвор, подхвативший патрон из магазина и дославший его в патронник, вот он… дернулся и чуть не упал, заваливаясь назад, а по полу со звоном покатился металлический ковш на длинной деревянной ручке, вылетевший из парилки и угодивший прямо в висок.

А дальше… дальше все произошло сразу, волна дикой радости, ликования от простого осознания того, что мне подарили великое множество времени – целую жизнь, ощущение сдвинувшегося ползунка предохранителя под большим пальцем, ощущение дружелюбной тяжести своего оружия в руках… грудь противника оказалась в прицеле, грохнуло куда солидней, чем из парабеллума, молотком ударив по ушам, резко толкнуло в ладонь, и противник замер, лишь дернувшись, и только глаза его начали расширяться в каком-то недоумении, словно он хотел закричать: «Да что тут происходит?»