Никто и никогда не видел нас с ней здесь вместе. И никто не догадывался, что нас двое. В этом и был смысл задуманного.

— Что-то она зачастила, — проворчал тем временем Рома, поглядывая на меня с намёком.

— Рома, ты забываешь, что она приезжает не ко мне и не к мальчикам. У неё здесь родители.

— Ага, родители.

— Перестань «агакать».

Он поморщился, живот погладил. Затем вопросил:

— Липа, что ты хочешь от меня? Ты же знаешь, что изъясняться намёками бесполезно.

Я послала мужу пленительную улыбку.

— Знаю. Поэтому и говорю прямо: пусть Лада приедет к нам в гости, она купила мальчикам подарки на день рождения.

— Боюсь подумать какие.

— Ты непробиваемый, — пожаловалась я. Подошла и схватила его за волосы на макушке, потянула. А когда Ромка голову назад откинул, наклонилась и поцеловала его в губы. Он меня обнял. После чего сказал:

— Просто мы если начинаем о чём-то спорить, то обязательно всплывает её имя. Ты замечала?

— Потому что ты непробиваемый, — подсказала я ему ответ.

— Потому что от твоей сестры сплошные неприятности, — не согласился он с моим выводом. — Я надеялся, что она замуж выйдет, и, наконец, мы не увидим её лет пять. Дети пойдут, и так далее.

А эта зараза развелась через год, отсудила у мужа миллион, и теперь мотается по свету и горя не знает. Липа, знаешь, мне кажется, это несправедливо.

— Я подозревала, что тебе так кажется. Странно, что ты не предложил помощь её бывшему мужу.

— Я хотел. Но оказалось, что там кто кого переиграет. И я решил не лезть.

— А вот это правильно. — Я с кухни выглянула и крикнула: — Мальчики, идите завтракать!

— Нальёшь мне ещё кофе?

Кофе я ему налила, посматривала на мужа хитро.

— Ты обещал повесить гамак.

— Да?

— Он займёт мальчишек на пару часов, — улыбнулась я.

— Надо повесить его повыше, чтобы слезть не могли. И завернуть, как в авоську.

Я засмеялась, но мужа пальцем в лоб ткнула.

— Думай, что говоришь, это твои дети.

— И я их люблю. Это должно быть заметно.

В коридоре как раз послышался топот, на кухню ворвались два вечных двигателя, и наперебой принялись рассказывать, что они только что делали, что потеряли, где искали, и кто кого опередил. Я честно всё выслушала, кивала, хотя половины не поняла. Я только слушала и на своих мальчиков любовалась. Они были похожи друг на друга, как две капельки. Но что самое замечательное, совпадали характерами, чего не было дано нам с сестрой. И поэтому им всегда было друг с другом интересно, они не мыслили жизни в одиночку и даже частенько заканчивали друг за другом фразы. Настоящие близнецы. Правда, я не приветствовала их желание одинаково одеваться. Всё-таки нужно прививать им не только самостоятельность, но и индивидуальность.

За этим приходилось следить.

С именами мы с Ромой в своё время тоже мудрить не стали, в его семье была традиция давать мальчикам имена прадедов, вот и наши сыновья получили имена Павел и Иван, в честь наших с Ромой дедов. По-моему, всё замечательно вышло. Вот только наши деды, оба, были людьми чрезвычайно спокойными, а мальчики старательно копировали поведение папы, и целыми днями бегали по дому и что-то устраивали. Или затихали где-то, придумывая, что бы устроить ещё, на радость родителям. За четыре года радости на их проказы в нас с Ромой поубавилось, но, правда, мы стали относиться ко всему спокойнее и хладнокровнее, выработался иммунитет.

Уже не вздрагивали от детских криков, шума или когда в доме что-то падало и разбивалось.

Такими мелочами нас уже не напугать. И старательно находили моменты для нас двоих в любой ситуации. Например, как этим утром.

Ваня с Пашей с собой на кухню ещё и собаку притащили, английского бульдога Веню, такого же косолапого, как Чарли у Роминых родителей. Но Чарли был псом в возрасте, и не рос рядом с активными детьми, оттого был флегматичным и спокойным созданием. А вот Веня на своих кривоватых ножках носился за мальчишками, как стрела, и частенько подтявкивал им. Но надо сказать, что дети у нас были послушные, только переполненные энергией, и когда их просили, тут же замолкали и на некоторое время превращались в ангелочков. А уж папа имел на них необыкновенное влияние, у меня так командовать не получалось. Вот и сейчас Рома одним только окриком остановил суматоху.

— Так, бойцы! — сказал он, добавив в голос зычности.

Ваня с Пашей тут же замолкли и по привычке вытянулись в струнку. В эту игру Рома играл с ними, кажется, с тех самых пор, как дети слух обрели.

— Успокоились, — продолжил любящий папа, — пошли умылись, и бегом за стол. Каша стынет.

— Мама, а какая каша?

— Вкусная, — ответил за меня Рома. — Я уже пробовал. Бегом.

Дети убежали, а я всё-таки проговорила с сомнением:

— Рома, мы живём в казарме.

Роман Евгеньевич широко улыбнулся.

— Липа, они пацаны. Я всё делаю правильно.

— Ах, ты всё делаешь правильно? Замечательно. А я варю вкусную кашу, да?

Он засмеялся. Поднялся, ко мне подошёл и обнял меня. Мы покачнулись вместе из стороны в сторону, стояли, прижавшись друг к другу щеками.

— Я тебя люблю.

— Это хорошо, — сказала я. — Потому что я тебя тоже люблю. — Я мужа за руку взяла. — Рома, можно она приедет?

Роман Евгеньевич тут же напрягся, даже застонал.

— Почему ты спрашиваешь меня об этом сейчас?

— Потому что ты сейчас добрый, — не стала я скрывать. — Ты меня любишь, и не откажешь.

Ромка брови сдвинул, отступил от меня, руки на груди сложил. Потом голову на бок склонил, меня разглядывая.

— Я откажу. Я не подкаблучник.

— Я и не говорю, что ты подкаблучник. Но ты же меня любишь?

— Это совсем другой разговор, Липа.

— Ничего подобного.

— А я тебе говорю: другой. Причём тут моя любовь и твоя сестра-зараза? Это, вообще, параллельные вселенные. Она даже не знает, что это за слово — любовь.

— Рома, — произнесла я его имя со всей имеющейся у меня серьёзностью.

— Липа, — вторил он мне.

В конце концов, я ему кулаком погрозила. И пообещала:

— Ты у меня дождёшься.

— Я умылся первый! — Ваня пробежал между нами, Рома его даже поймать не успел. За ним спешил Паша.

— Нет, я первый! Папа, я первый был, он меня обогнал в коридоре!

— Вы оба успели вовремя, — успокоила я сыновей.

Рома рассадил их по высоким стульчикам, погрозил пальцем скакавшему по кухне Вене, а сыновьям ложки протянул.