Однако в декабре 821 г. армия узурпатора уже подошла к стенам города, причем в войсках Славянина нашлись опытные моряки, сумевшие провести флот мятежников через протянутую цепь во Влахернскую бухту. Фома организовал свою ставку возле храма Святых Козьмы и Дамиана, откуда осуществлял командование войсками и флотом. Упоенный легкими успехами, самоуверенный донельзя, Славянин совершенно не рассчитывал на то, что Константинополь придется брать штурмом. Он был крайне удивлен тем, что жители не открыли ему ворота и не выдали императора Михаила II.

Несколько дней враги провели в подготовке к сражению: Фома приказал соорудить осадные орудия, а Травл, не имея никаких резервов, прибег к единственной силе, способной поддержать его в данную минуту — к Христу и Пресвятой Богородице. Сын императора, будущий Римский царь Феофил, которого отец объявил соправителем Римской империи в 821 г., вместе с патриархом, клиром и синклитом (сенатом) обходил по периметру стены Константинополя, неся Животворящий Крест Господень и Покров Пресвятой Богородицы, чем немало смутил самозванца.

На следующее утро Фома дал команду начать штурм. По его плану флот должен был подойти к городу, а осадные орудия — обстреливать стены, прикрывая пехоту, с лестницами на плечах взбиравшуюся наверх. Сам Фома решил атаковать центр обороны Михаила Травла — Влахернские башни. Но что-то не заладилось у мятежника: осадные орудия оказались слишком слабыми для столь крепких стен, его флот разметала внезапно налетевшая буря, а константинопольцы из луков обстреливали солдат Славянина, нанося врагам серьезные потери. Мятежники дрогнули и стали отступать, что только придало храбрости осажденным: они начали обстрел бегущего противника из дальнобойных стрелковых орудий, чем еще более усугубили панику в его рядах. Приближалась зима, холодная во Фракии, и Фома решил отойти на зимние квартиры[556].

Зима прошла для соперников на царство по-разному: узурпатор, не сомневаясь в успехе следующей кампании, предавался отдыху и покою, а Михаил Травл деятельно формировал новую армию — благо, мятежники не смогли обеспечить блокаду Константинополя ни с моря, ни с суши. Когда ранней весной 822 г. Фома двинулся на столицу, ему противостоял уже не деморализованный «Шепелявый», а блестящий и грозный Римский император Михаил II.

Славянин занял прошлогоднюю позицию близ Влахернской бухты и приказал своим войскам наступать на город. Однако флот мятежника, должный поддержать наступающую армию, наткнулся на царские триеры, вошедшие в бухту. Суда Фомы даже не успели выстроиться в боевую линию, когда стали по очереди пылать или идти ко дну. Началась паника, и часть вражеских судов поспешила сдаться в плен царским триерам. В результате флот узурпатора был рассеян и прекратил свое существование.

Штурм также оказался неудачным: дождавшись, пока враги полезут на стены, византийцы внезапно открыли ворота и нанесли контрудар, пока их товарищи сверху поражали врагов стрелами и мечами. Войска Славянина недолго сопротивлялись и побежали — победа императорских войск была блестящей. Но не полной — разница в силах все еще оставалась слишком наглядной.

Однако у Фомы начали возникать проблемы. Любое войско, тем более мятежное, чрезвычайно чутко к победам или неудачам своего избранника; не стала исключением и армия Фомы. Григорий Птерот, не так давно приглашенный Фомой, первым понял, что век узурпатора близится к закату. Он вступил в тайный сговор с императором через одного студийского монаха и внезапно объявил о своем переходе на сторону законного царя. Впоследствии Григорий довольно успешно действовал в тылу Фомы, но в одной из стычек потерпел поражение и погиб. Решив восстановить разгромленный флот, Славянин призвал суда из Эллады: там довлели славяне, и узурпатор попутно решил пополнить за их счет свое войско. Но едва корабли вошли в залив, как византийские триеры, вооруженные смертоносным огнем, напали на них и почти все уничтожили[557].

В течение всего 822 г. армию узурпатора одолевали царские войска, которые под руководством то царевича Феофила, то Ольвиана, то Катакилы совершали дерзкие «партизанские» вылазки на врага, неизменно одерживая пусть небольшие, но блестящие и весьма болезненные для Славянина победы[558]. Сопротивление мятежникам возросло настолько, что в самой Малой Азии императорские войска нападали на союзников Фомы арабов и даже захватили важную крепость Запету[559].

Перемену ощутили не только непосредственные участники тех событий, но и соседи. Зимой с 822-го на 823 г. к императору Михаилу II прибыли послы от Болгарского хана Омуртага (814–831), предложившего свою помощь в борьбе с Фомой Славянином. Почувствовавший свою силу, царь отказался от этого сомнительного союзника, и, очевидно, обоснованно: если болгары желали исполнить долг в соответствии с ранее заключенным договором, это можно было сделать и в прошлом году. Скорее всего, их интересовала возможность поживиться на войне, тем более что ресурсы Фомы уже иссякали.

Несмотря на отказ, варвары все же вступили в пределы Римского государства и стали лагерем возле города Кидукт. Волей-неволей узурпатор должен был решать сложную задачу: с кем из соперников сражаться. Прекрасно понимая, что силы его армии уже не те, что были ранее, он поспешил разделаться с болгарами, а затем вновь начать штурм Константинополя. Но в сражении, данном ему Омуртагом весной 823 г., войска Фомы потерпели поражение. Болгары захватили большую добычу, пленных и возвратились на родину.

Это поражение привело к тому, что весь оставшийся на плаву флот мятежника разом перешел на сторону законного царя. Но честолюбие Славянина было в буквальном смысле слова безмерным — он решил во что бы то ни стало захватить столицу и получить царский венец. Разбив лагерь в долине Диавасис, Фома кардинально изменил тактику и начал предавать окрестности Константинополя огню и мечу. Однако император Михаил II уже был достаточно силен, чтобы терпеть разорение своих земель. Вместе с верными ему полководцами, товарищами, пережившими с ним самые тяжелые минуты, он вышел навстречу Фоме и выстроил войска для битвы.

Славянин решил устроить ловушку и приказал своим солдатам начать притворное отступление при первой же атаке царской армии. Увы, его ждало разочарование: мятежные стратиоты уже несколько лет были оторваны от нормальной жизни, жен и детей, и мнимое отступление обернулось в настоящее повальное бегство армии Фомы с поля битвы. Многие воины бросили оружие и попросту бежали, другие пали, третьи перешли на сторону царя, принеся покаяние и дав клятву верности императору. Фома едва спасся с небольшим отрядом в Адрианополе, а его другой приемный сын, Анастасий, до сих пор не упоминавшийся на страницах древней рукописи, захватил маленький город Визу.