– Иногда люди получают напоминание об обязанностях и долге дружбы.

Острый запах мочи заставил Дэвидсона сморщить нос.

– Я описал кровать, – признался Тахион, до боли смущенный.

– Тогда надо перестелить постель. Давайте я вам помогу.

Дэвидсон опустил поручень, обхватил Тахиона за талию, взял стойку с капельницей и помог пересесть на стул.

– Подождите, я сейчас вернусь.

Он вернулся через несколько секунд в сопровождении медсестры, которая умело сменила постельное белье. Казалось, Дэвидсону хочется, чтобы она поскорее ушла. Как только за ней закрылась дверь, актер уселся за столик и, запустив руку в карман пиджака, извлек оттуда дорожные шахматы.

– Я подумал, что мы могли бы сыграть партию.

Он зажал в каждой руке по пешке – черную и белую, – спрятал руки за спину, а потом протянул Тахиону два кулака.

Тах потянулся было правой рукой. Оба мужчины застыли, глядя на обмотанную бинтами культю.

– Левая, – сказал Тахион.

Дэвидсон распрямил пальцы, демонстрируя черную пешку.

– Так, подождите. Я их вам расставлю.

Звучный голос актера дрогнул.

Дэвидсон сделал ход Е-2 – Е-4. Несколько ходов они сделали молча, а потом Тахион поднял голову.

– Гамбит Эванса. Очень старомодное начало, – сказал он, чуть сдвигаясь: виниловая обивка стула прилипла к его голым ягодицам. – Один мой друг всегда использовал этот гамбит.

– Да?

– Вы с ним не знакомы.

– А что с ним стало?

– Не знаю. Уже умер. Как все остальные.

– Может, и нет, – отозвался Дэвидсон. Тах приложил левый указательный палец к коню. – Не стоило бы. Слон лучше, – пробормотал актер.

Тах переменил фигуры, и…

– Дэвид! Дэвид! Дэвид – Дэвид – Дэвид – Дэвид!

Вырвав из руки капельницу, он бросился к сидевшему напротив него мужчине. И слабое тело его предало. Он не смог удержаться на ногах. Дэвид Герштейн подхватил его под мышки – и они оба скорчились на полу.

Твидовый пиджак царапал кожу. Цеплялся за щетину, которой обросли его щеки. Он плакал, словно трехлетка, и никак не мог перестать.

– Тише. Все уже в порядке.

И, конечно, стало так, ибо такова была способность Парламентера.

– Ох, Дэвид, ты ко мне вернулся!

– Только ненадолго, Тах. – Такисианец напрягся. – Я старый, Тахи. Я когда-нибудь умру. – Несколько мгновений они сидели молча, а потом Дэвид стряхнул уныние и сказал: – Давай вернем тебя в постель.

– Нет-нет, так нормально. Говори со мной. Расскажи мне все. Эти прелестные девушки – твои?

– Угу. Я ими очень горжусь.

– Они знают?

– Да. Семья была мне верной опорой. Когда я вышел из тюрьмы, я был страшно озлоблен. Правительство попыталось завербовать меня для своих секретных операций с участием тузов. – Выразительные губы скривились. – Я сбежал, и Дэвид Герштейн умер, а Джош Дэвидсон родился. У меня появилась новая личность, но старая ненависть осталась. И тут я встретил… Ребекку. Она унесла боль. Они ни разу меня не предали.

Темные глаза мужчины были задумчивыми и холодными.

– Джек… то есть он же…

– Все нормально, Тах. Мы с Брауном «нашли общие интересы», как выразился наш будущий вице-президент. И Браун напомнил мне, что, возможно, у нас есть долг. – Он задумчиво помолчал. – Вчера, когда мы все считали, что ты вот-вот умрешь, я понял: одна мысль о том, что ты живешь в одном мире со мной, служила мне какой-то странной опорой. Утешением. Ребекка напомнила мне, что… Ну, известие о том, что я жив, может тебя утешить.

– Это так.

Тахион вздохнул, крепче вцепляясь в лацкан Дэвида.

– Я тридцать лет с восхищением и завистью смотрел на тех тузов, которым хватало смелости использовать свои способности, – вслух думал Герштейн. – У тебя смелости хватало.

– Да, но не мудрости.

– Проблема всегда именно в этом, так ведь? О чем ты думаешь? – спросил Парламентер спустя несколько секунд, вглядываясь в худое закаменевшее лицо.

– Что важнее всего, Дэвид? Любовь, честь, долг?

– Любовь! – тут же ответил актер.

Тах потрепал его по щеке:

– Ты добрый.

– А для тебя?

– Честь и долг. Мне надо попасть в «Омни», Дэвид. Ты мне поможешь?

– Тахион, ты не в том состоянии.

– Знаю. Но что поделаешь.

– Ты объяснишь мне причину?

– Не могу. Поможешь?

– Что за вопрос!

19.00

Спектор спрятался за кроватью, надеясь на то, что сказанное Колином относительно привычек действительно окажется правдой. Труп Гастингса по-прежнему был в душевой кабинке. Запах пока ощущался только в ванной. Видимо, горничные при уборке в номер только заглядывали, иначе его уже обнаружили бы. Спектор взглянул на часы. Было ровно семь. Если джокер опоздает или вообще не появится, проникнуть в зал съезда будет сложно. Он купил себе маску, но опасался, что она окажется не похожей на остальные.

У двери послышались тихие шаги. Спектор напрягся в своем убежище за кроватью. Дверь открылась. Закрылась. Он услышал, как кто-то принюхивается. Спектор высунул голову. Джокер тянулся за пистолетом. Спектор поймал его взгляд и сильно надавил. У Колина подогнулись ноги. Он придушенно застонал – и упал замертво.

Спектор постарался сделать все быстро. Тот короткий разговор, который у него был с этим джокером, не дал ему повода для антипатии. Он просто оказался не в том месте не в то время. Опускаясь перед телом на колени, Спектор заметил одну деталь, упущенную раньше. У волос Колина был заметный маслянистый блеск. Это явно не была помада для волос – скорее побочный продукт джокерства. Спектор как раз днем вымыл голову, и теперь его волосы были совершенно сухими. Он провел ладонями по волосам покойника, а потом – по своим. Повторив это действие несколько раз, Спектор добился, чтобы его волосы стали выглядеть так же, как у Колина. Увы, к этому прилагался такой же запах кошачьего туалета.

Спектор обыскал труп. У Колина нашлись удостоверение, пистолет, наушник и даже маска. Спектор вспомнил, что еще в начале недели был на пыльной фабрике масок. Казалось, будто с тех пор прошел уже месяц.

Он раздел джокера, а потом разделся сам. Уже через несколько минут он был готов. Костюм оказался чуть великоват, а ремень кобуры неловко сдавливал плечо, но он потерпит. Он зашел в ванную и надел маску, а потом отошел от зеркала и осмотрел себя. Все получилось почти идеально. Жирные волосы все изменили.

Он осторожно оттащил труп джокера в душ и свалил поверх Гастингса. Он не завидовал горничной, которая наконец придет убрать этот номер.