Лизи оставляет кладбище с грубыми крестами позади. Идётвдоль берега к каменным скамьям, где сидит её муж. Песок плотный и покалываетподошвы. Только тут до неё доходит, что она босиком. Ночная рубашка и всё, чтопод ней, на месте, а вот шлёпанцы остались на другой стороне. Ощущения, которыевызывает песок, противны и одновременно приятны — и при этом знакомы, и,добравшись до первой скамьи, Лизи вспоминает откуда. В детстве ей снился сон, вкотором она летала по дому на ковре-самолёте, никому не видимая. После этихснов она просыпалась оживлённой, перепуганной и мокрой от пота. Так песок наощупь не отличался от того самого самолёта… словно она могла согнуть колени,рвануться вперёд и… не прыгнуть, а полететь.

Я могла бы перелететь через пруд, как стрекоза, может,скользя пальцами ног по воде… могла бы долететь до того места, где из прудавытекает ручеёк… полететь по течению, наблюдая, какручеек становится рекой…спуститься ниже… вдохнуть поднимающийся над водой туман, и уже сквозь туман,всё также по воздуху, добраться до моря… и лететь дальше… да, дальше, дальше,дальше…

Оторваться от этого захватывающего видения Лизи удалось сневероятным трудом. Ничто другое никогда не требовало от неё столь титаническихусилий. Наверное, так же нелегко ей давался только подъём после долгогоутомительного рабочего дня и лишь нескольких часов божественного, глубокогосна. Она обнаруживает, что уже не стоит на песке, а сидит на скамье в третьемряду от маленького пляжа, смотрит на воду, а подбородок покоится на её ладони.И она видит, что луна потеряла оранжевый цвет. Стала как сливочное масло, чтобывскорости сменить жёлтое на серебряное.

Как долго я здесь просидела? — в ужасе спрашивает она себя.Она понятия не имеет, где-то между четвертью часа и тридцатью минутами, но…даже этот отрезок времени слишком уж длинный… хотя теперь она лучше понимает,как устроено это место, не так ли?

Лизи чувствует, что её взгляд вновь притягивается к пруду… кумиротворённости пруда, по которому в сгустившихся сумерках теперь бредут толькодвое или трое людей (среди них одна женщина, которая держит на руках то либольшой тюк с одеждой, то ли спелёнутогр младенца), и усилием волиотворачивается, смотрит на окружающие пруд скалы, звёзды, начинающиепробиваться сквозь тёмную синеву, и редкие деревья, растущие на обрыве. Когдауверенности у неё прибавляется, она встаёт, поворачивается спиной к воде ивновь находит Скотта. Это просто. Жёлтый афган чётко просматривается даже втемноте.

Она идёт к нему, переступая с одного ряда-скамьи на другой,словно на футбольном стадионе. Обходит стороной одну из фигур, завёрнутых вкисею, но света хватает, чтобы увидеть пустые глазницы и кисть руки, котораявысовывается наружу.

Это женская кисть с облупленным красным лаком на ногтях.

Когда Лизи добирается до Скотта, сердце бьётся так сильно,что приходится хватать ртом воздух, пусть подъём не так уж и крут. Вдалекехохотуны вновь подают голоса, смеются над какой-то своей бесконечной шуткой. Ас той стороны, откуда она пришла, доносится едва слышный, но доносится,отчётливый звон колокольчика Чаки, и она думает: Заказ готов, Лизи! Поторопись!

— Скотт? — шепчет она, но Скотт на неё не смотрит. Скоттпристально смотрит на пруд, над которым лёгкий туман, тончайшая дымка, начинаетподниматься в свете восходящей луны. Лизи позволяет себе бросить один короткийвзгляд на пруд, после чего сосредоточивает всё внимание на муже. Она выучилаурок, знает, к чему ведёт слишком долгое лицезрение пруда. Во всяком случае,надеется, что выучила. — Скотт, пора возвращаться домой.

Ничего. Никакой реакции. Она помнит, как не соглашалась сним, говоря, что он не безумец, что написание историй не превратило его вбезумца, на что Скотт ей отвечал: «Я надеюсь, ты останешься везунчиком,маленькая Лизи». Но она не осталась, не так ли? Теперь она знает гораздобольше. Полу Лэндону ударила в голову дурная кровь, и он окончил свою жизньприкованным к столбу в подвале уединённого фермерского дома. Его младший братженился и сделал блестящую литературную карьеру, но пришла пора платить посчёту.

Вот он, растениеподобный кататоник, думает Лизи и дрожитвсем телом.

— Скотт? — вновь шепчет она, наклонившись к самому уху.Берёт обе его руки в свои. Они холодные и гладкие, восковые и расслабленные. —Скотт, если ты здесь и хочешь вернуться домой, пожми мне руки.

Очень долго нет ничего, кроме дикого смеха хохотунов в чащелеса и, где-то ближе, почти женского крика птицы. А потом Лизи чувствует,может, только думает, что чувствует, едва заметное шевеление его рук.

Она пытается решить, что ей делать дальше, но уверена лишь втом, чего делать не следует: нельзя дать ночи накрыть их тёмным покрывалом,нельзя позволить серебристому лунному свету зачаровать её, пусть он и погружаетих обоих в тени, поднимающиеся снизу. Это место — ловушка. Она уверена: длялюбого, кто остаётся у пруда достаточно долго, уйти отсюда невозможно. Онапонимает: если смотреть на пруд какое-то время, то увидишь всё, что хочетсяувидеть. Потерянных возлюбленных, умерших детей, упущенные шансы… всё.

Что самое удивительное в этом месте? Тот факт, что наскамьях не так уж много людей. Они не сидят плечом к плечу, как зрители нафинальном матче долбаного первенства мира по футболу.

Лизи улавливает движение краем глаза и смотрит на тропу,которая ведёт от берега к ступеням. Видит дородного мужчину в белых штанах иширокой белой рубашке, расстёгнутой до пупка. По левой стороне лица тянетсярваная рана. Тронутые сединой волосы стоят на затылке дыбом. Голова как-тостранно сплющена. Он оглядывается, потом ступает с тропы на песок.

Рядом с ней с огромным усилием Скотт произносит:«Автомобильная авария».

Сердце Лизи выпрыгивает из груди, но ей удаётся сдержатьсебя: вместо того чтобы резко повернуть голову или слишком сильно сжать рукиСкотта (чуть-чуть она их сжимает, всё так), она спрашивает, пытаясь недопуститьв голос избытка эмоций: «Откуда ты знаешь?»

Скотт не отвечает. А дородный господин в расстёгнутой нагруди рубашке бросает ещё один пренебрежительный взгляд на молчащих людей,которые сидят на каменных скамьях, и прямиком идёт в пруд. Серебристые щупальцалунного тумана поднимаются вокруг него, и Лизи снова приходится прилагатьусилия, чтобы отвести взгляд.

- Скотт, откуда ты знаешь?

Он пожимает плечами. Плечи его, похоже, весят тысячу фунтов(и это как минимум, если судить по тому, что она видит), но он ими пожимает.

- Полагаю, телепатия.

- Ему станет лучше?

Долгая пауза. И когда она уже думает, что ответа не будет,Скотт отвечает:

- Возможно… он… там глубоко… в пруду. — Скотт касаетсясобственной головы, указывая, как думает Лизи, на какое-то нарушение мозговой деятельности.— Иногда они заходят… слишком далеко.