— Ты знаешь, Фогель, я не бизон. Совсем.

Она даже не взглянула.

— Лучше бы промолчал. Единственная твоя положительная черта, Норби.

* * *

Ничего еще не кончилось. Выгонят ли меня или оставят на службе, но Штатам все равно придется перебрасывать войска в Европу. Ждать полвека, пока с подачи барона Адди осмос ее разъест, нельзя, мы тоже не вечны, неизвестно каким станет следующее поколение. Легран как-то процитировал Горация, он мог, все-таки в университете учился. «Mox daturos progeniem vitiosiorem». Опять латынь, никуда от нее не деться! «Наше потомство будет еще порочней».

Сейчас мы можем мобилизовать десять миллионов храбрых парней, и они будут сражаться, а не плакать и жечь повестки. Но всей силой мы не ударим, есть еще Тихий океан. Значит, кто-то должен сделать половину работы за нас. Адди-ефрейтор вполне подходит, особенно если сцепится со Сталиным, и фронт покатится к Уралу. Гитлер хорош тем, что уже сейчас он — пугало, исчадие Ада, воплощение зла. Такой сукин сын нам и нужен. Пусть строит свои «кацеты» от Бискайского залива до Волги, пусть депортирует евреев! Наших парней встретят, как освободителей, никто не спросит, что они делают по другую сторону Атлантики.

Надо писать другой Конспект. С Польшей не вышло, Вермахт и РККА не встали лицом друг к другу на ее костях, французы (и Адди-барон) достали из рукава крапленую марсианскую карту. Требуется придумать что-то иное, вот только заниматься этим придется уже не мне.

И — ладно. В Монтане на бензоколонке будет что вспомнить. Вот только сны станут сниться скверные. Самый страшный — я звоню Консулу и называю имя Анна Фогель, именно она командовала группой, атаковавшей колонну, где находился его брат, Уолтер Квентин Перри. Консул будет счастлив, а я избавлюсь от лишнего и очень опасного свидетеля. Кто выживет, тот и окажется прав, когда к стенке припрут, не мною придумано.

От всех остальных Анна скроется. Но не от меня.

* * *

— Анна! Когда мы отсюда выберемся, ты должна исчезнуть — сразу, никого не предупреждая. Не откликайся ни на какие вызовы, не встречайся ни с кем из старых знакомых. И не верь никому, даже мне.

— Исчезну. Но почему «даже»?

Знакомая просека ничуть не изменилась. Тот же столб с цифрой «4», те же поваленные деревья. Несколько дней назад он вел по ней отряд Орловского, теперь вернулся, единственный из всех. Вода невидимой реки плеснула в лицо, рассыпаясь прозрачными брызгами.

Антек обернулся.

— Здесь! Но я бы из леса не выходил.

Главный Янки буркнул нечто непонятное, вроде как, не учи ученого, и взялся за профессора. Отозвал в сторону, что-то принялся объяснять. Говорил по-французски, но слово «такси» в переводе не нуждалось. Господин Бенар закивал, склонился над своим чемоданчиком.

Антек ничуть не удивился. Американцы — они такие, не только в лесу, посреди Сахары в такси разъезжают. Кто-то из земляков всерьез уверял, будто в Америке улицы золотом мостят.

Кто? Когда? Память молчала.

Подошла фройляйн Фогель, взглянула странно, достала пачку сигарет с цыганкой на картинке.

— Вредная привычка, — пояснила. — Поздно начала, а бросить не могу.

Теперь она была совсем не такая, как в стреляющем лесу, словно постарев сразу лет на пять. Щелкнула зажигалкой, затянулась, потом присела на траву. Кивнула. Бывший гимназист понял и пристроился рядом. Успел подумать, что пороховой дым хоть и гадкий, но все же не такой, как табачный, когда девушка внезапно повернулась.

— Тебе как, сразу или вежливо и с подходом?

Снова на «ты», как будто они в бою.

— Как хотите, фройляйн. Знаете, что пнем по сове, что совой по пню.

— Тебе осталось жить меньше месяца. Профессор Бенар посмотрел результаты анализов. То, что дела плохи, ты, по-моему, и сам чувствуешь.

Меньше месяца. Срок почему-то успокоил. Хоть какая-то ясность.

— Чувствую, конечно. Ни себя не помню, ни жизни своей. Фамилию лишь недавно узнал, и то от контрразведки.

— В самом деле? — она, кажется, удивилась. — Ты же, Антек, еще совсем мальчишка! Отмолчаться? А зачем?

— Чтобы удавить человека шелковым шнурком, сил хватит. И чтобы застрелить, и чтобы бомбу подложить. Знаете, фройляйн Фогель, я даже рад, что почти все забыл. Жизнь, что после контузии началась, вроде как и не жизнь вовсе, но прожил я честно — и ничего не стыжусь. Пусть так и дальше будет — до самого конца.

Девушка покачала головой.

— Нельзя! Если шанс есть, надо бороться. Тебе нужна операция, очень сложная и дорогая. Деньги мы найдем.

Антек, невольно обернувшись, скользнул взглядом по деловитому Янки, что-то обсуждавшему с профессором. У того в руках — странный прибор, вроде как дощечка, но с экраном.

— Не его деньги, — поняла его фройляйн. — Я бы у господина Корда и сама бы медяка не взяла.

Сказала так, что Антеку стало не по себе. Странное дело, всю дорогу они с Янки рядом шли.

— Трусость — самый страшный порок, Антек! Когда-то я знала парня, который ничем мне не был обязан. Я за ним шпионила и чуть не погубила, а он из-за меня едва войну не начал. Смеяться будешь, тектоническим оружием, таким же, как на «Плутоне-1». Не побоялся.

Смеяться. Фройляйн точно не до смеха, как и ему самому. Ребус же нехитрый. Парень не побоялся, а этот Янки.

— Тебе сделают операцию, я это устрою. И не спорь! Хлеб надо пускать по водам, когда-то так же выручили меня. Тебе больше не захочется умирать. Ничего там хорошего нет, уж ты поверь.

Антек вспомнил о Серебристой дороге, хотел спросить, но вовремя прикусил язык. И так сказано слишком много.

Между тем, Янки и профессор о чем-то договорились. Господин Бенар занялся своим странным прибором, а Джонас Корд, кивнув ему, подошел ближе. Выглянул из-за деревьев, поглядев в небо.

— Рискнем, — рассудил он. — Профессор считает, что у Тауреда не так много самолетов, постоянно наблюдать за объектом они не могут. Нам бы отсюда убраться, об остальном будет время подумать.

Антек и не пытался возражать, Анна же, казалось, ничего не услышала, только уголки губ еле заметно дернулись.

* * *

«Такси» почему-то разочаровало. То, что из самых небес вынырнуло, конечно, здорово, но подобного бывший гимназист уже успел навидаться. Подземная торпеда смотрелась куда как лучше — остроносая, узкая, опасная, словно наконечник стрелы. А «такси» — какой-то огрызок, чем-то похожий на ручной фонарик. И маленький, по нему не погуляешь, как по небесному кораблю.

Стекла кабины поднялись вверх, упала металлическая лестница. Профессор засуетился, заспешил, с опаской поглядывая в зенит.

— Винтовки оставим, — распорядился Главный Янки. — Если что, и пистолетов хватит.