– Должно быть, дело было так, – снова заговорил я и рассказал ей, что когда-то лодка носила имя «Изабель». – Вероятно, она такая неповоротливая из-за того, что шпангоуты сделаны из ореха.

Гвен перестала грести. Переложила весла, чтобы высвободить одну руку, стащила шапочку и вздыбила волосы пальцами.

– Не одни шпангоуты, – сказала она. – Вся лодка сделана из грецкого ореха. Даже банка, на которой ты сидишь. Здесь древесины хватило бы на две лодки, но когда она спущена на воду, этого не видно. Это гениальный обман зрения. Киль сидит очень глубоко. Вероятно, он из массива ореха. Самые плохие части снаружи, на виду, но и они невероятно высокого качества. Толщина досок три дюйма. Это стандартная толщина заготовок для лож охотничьих ружей.

Мы подошли к Хаф-Груни с южной стороны. В поле зрения появились домики на берегу и прибрежная отмель, на которой скапливался пла́вник.

– Когда ты узнала? – спросил я.

– Когда вернулась домой из Франции. Сидела в своем домике и обдумывала происшедшее. Вспомнила, что «Патна» появилась у Эйнара в то же время, когда он начал сколачивать гробы. Лодка для лова сельди должна быть крепкой. Но чтобы такой крепкой… Я спустилась к сараю. Расковыряла деготь. И точно, грецкий орех.

– Ты уверена?

– Обернись, посмотри под банкой.

Я опустился коленом на рыбины и заглянул вниз. На черной доске был расчищен овал до самого дерева. Даже в этом тусклом полусвете мне видно было, что древесина столь же великолепна, что и на диксоновском дробовике. Словно Гвен протерла пальцами запыленное окно, и глазам открылся вид на сказочный замок.

Я вернулся на место. Гвен, нагнувшись, достала что-то с рыбин, а потом снова взялась за весла и подняла их высоко, так что с них капала вода. Мы тихонько покачивались у мелководья перед берегом Хаф-Груни. Я попытался думать, как быть дальше. Есть же у нас какое-то будущее.

– Давай поделим все пополам, – сказал я. – Они выросли на ферме моей бабушки. Так что древесина принадлежит все же моей семье. Но узор на ней принадлежит солдатам.

Гвендолин покачала головой. Лодку снова начало сносить прочь от Хаф-Груни.

– От этого пропасть между нами станет только заметнее, – сказала она. – В глубине души ты и сам это понимаешь. Если б это была обычная лодка, ты поплыл бы в Леруик, добрался паромом до Норвегии и отправился сгонять овец. Мне спешить некуда. Если ты захочешь, я перезимую у тебя. Но деньги всегда будут стоять между нами.

– Так возьми все, – предложил я.

– Теперь легко говорить. Это жалкое корыто стоит целое состояние. На эти деньги можно купить два таких хутора, как твой. Я могу… пусть не достроить Квэркус-Холл, так хотя бы привести в порядок уже построенное. Деньги меняют человека, Эдуард. Ты мне предлагаешь взять все, но ты лжешь себе. Никто так не делает. Даже ты. В глубине души ты считаешь, что все это принадлежит тебе. Твоему роду. Ты будешь следить за тем, как я трачу деньги. Тебе будет казаться, что я растранжириваю твое наследство. Возненавидишь каждую купленную мною сумку. Будешь задаваться вопросом: «Что бы я сделал, если б “Патна” стояла в сарае, когда я туда добрался?»

– Не знаю. Вероятно, разобрал бы ее на части. И – сел бы и задумался.

– Неужели?.. Вот только интересно, что бы ты сделал, подумав.

Мне вспомнилось то, что моя мать написала в книге посещений на военном кладбище.

– Наверное, мама предпочла бы продать все твоему дедушке. Без всяких экивоков.

– Она-то конечно. Но она не была влюблена ни в кого из Уинтерфинчей. А тебя очень скоро одолели бы сомнения. Стоит нам немного повздорить, и тебе уже кажется, что ты предал Эйнара, предал весь род Дэро. Что Дункан Уинтерфинч так и не выполнил свою часть договора. В какой-то жизненной ситуации тебе понадобятся деньги. Ты будешь проклинать себя за то, что расстался с ними, а меня – за то, что я приняла их. Но знаешь, что мне будет всего обиднее?

– Так расскажи. Тут тебе, похоже, есть из чего выбирать.

– Твоя подозрительность. Ты никогда не перестанешь думать, что я связалась с тобой, чтобы найти орех. Ты мне никогда не верил, а сейчас веришь? Не чувствуешь, что у тебя ноги промокли?

Я посмотрел вниз. Между рыбинами в лодку просачивалась вода. Гвен сделала резкий гребок, и от этого вода с бульканьем зачавкала вокруг моих ботинок.

– Ты что сделала?! – воскликнул я.

– Я не хочу, чтобы нам нужно было выбирать. Пока ты заглядывал под банку, я вывернула спускные пробки. – И она показала мне два широких латунных болта.

– Ты что, спятила?! – крикнул я, потянувшись за ними. – Вставляй назад!

Она отшатнулась. Лодка закачалась от наших движений – чтобы не опрокинуться, мне пришлось вцепиться в планшир.

Гвен швырнула болты в море. На мгновение в воздухе блеснула латунь – пока они, вращаясь, не ушли в темноту. Я хотел схватить черпак, а его и нет.

– «Зетленд» стоит там, – сказала она, наклонив голову в сторону сарая на Хаф-Груни. – Я вытащила «Патну» на воду, поставила «Зетленд» в сарай и переплыла обратно. Чтобы мы после этого могли добраться до дома.

Мы всё глубже погружались в воду. Хаф-Груни был недалеко, но лодка шла с трудом. Нас сносило прочь от берега, к черной шхере. А девушка даже и не пыталась грести.

– Господи, Гвен! – закричал я. – Такими вещами не разбрасываются!

– А я что говорила? – отозвалась та. – Вот теперь ты показал, кто ты, собственно, такой. Наконец-то всплыла твоя жадность.

– Нет, – сказал я, перехватив весла. – Нельзя дать ей пропасть. Разве дело только в деньгах? В ней же четыре сотни лет! Целая военная история.

Гвен вдруг вскочила, выдернула весла и швырнула их в море.

– Не бывать этому! Лодка сейчас пойдет на дно. А мы выплывем на берег и начнем всё снова. Мы справимся. До отмели недалеко. Обсохнем, выспимся – и будем вместе, сколько доведется. Пусть все говорит за то, что это невозможно. А я хочу, чтобы у нас получилось!

Я рванулся за веслом. Лодка накренилась, и в рукава мне затекла вода. Я едва не вывалился за борт, но успел схватить весло, втащил его в лодку и попробовал дотянуться им до второго весла. Однако это второе весло отнесло в сторону, а вода все поднималась, постепенно окрашивая нашу одежду в черный цвет.

– Да пусть его, Эдуард, – позвала меня Гвендолин. – «Патна» тонет. Сырая могила для печальной истории.

И тут Шетландские острова сделали то, что они лучше всего умеют. Погода резко сменилась. Взвыл ветер, и снежинки превратились в косые струи дождя.

– Меняемся местами! – крикнул я, приподнявшись в лодке. – Назад буду грести я.

Гвен не шевельнулась. Вода дошла ей уже до лодыжек.

– Мне нужен ты, – сказала она. – Ты как погода, которая устоялась. Через одежду видно, как стучит твое сердце.