А далее постиг и другое. Если таково было намерение Господа, то Провидение вручило ему все средства к осуществлению замысла: материнское наследство. Обстоятельства полностью соответствовали условиям. Деньги должны пойти на укрепление веры в семье. «Ты поймешь, что делать», – сказала она. И ныне он не сомневался, что осознал.

В середине июня Майкл спокойно отправился в Вестминстерское аббатство, испросил встречи с аббатом и обо всем договорился.

Его вполне устроили условия. Какие бы претензии он ни имел к аббатству по молодости, сейчас они казались не столь важными. Монах был уверен, что Ида одобрит это место как достаточно аристократическое. Что до него, то, проведя полжизни в служении святому Варфоломею, он полагал, что заслужил покой. Присматривать за Дэвидом – меньшее, что он мог сделать. Их поступление и безоблачное пребывание в аббатстве будут обеспечены щедрым пожертвованием, на которое никогда не пошел бы Сампсон Булл. А потому, заключил он, в том участвовал высший промысел.

Так и вышло, что теплым майским вечером, когда стояла почти полная луна, брат Майкл с чистой совестью и ликующим сердцем пришел к племяннику со словами:

– Я наблюдаю в тебе склонность к религиозной жизни. Как ты считаешь сам?

На эти слова святого человека, которым он столь восхищался, не будучи крепок собственным молодым умом, Дэвид мог ответить лишь довольным румянцем и благодарным возгласом:

– О да, это так!

Сердце доброго брата Майкла затопило неизведанной доселе любовью, и он предложил:

– Если ты поступишь в великое Вестминстерское аббатство, я тоже пойду и стану тебе наставником.

В счастливом сознании этих событий и ни с кем более не делясь планами, Майкл ждал возвращения Булла и Иды. В том, что брат рассвирепеет, сомневаться не приходилось. Но помня, как тот горевал, полагая, что потерял сына, монах надеялся, что даже на склоне лет неверующее сердце купца могло смягчиться. Он собирался сказать, что Буллу, по крайней мере, можно радоваться тому, что сын живой, здоровый и обретается в монастыре по соседству, где, Бог свидетель, его не сложно навестить.

Что касалось Иды, монах был уверен: та будет рада и благодарна видеть пасынка в лоне Церкви. Когда пришло известие, что они вернутся в июне, он принялся ждать их наполовину в нетерпении, наполовину в тревоге, чтобы сообщить замечательные новости.

– Что ты наделал?

Такой он ее прежде не видел. Бледное благородное лицо стало по-рыцарски суровым. Большие карие глаза смотрели уничтожающе, как будто он был дерзкой деревенщиной.

– Служение Господу… – начал он.

– Дэвида в монахи? Как же он заведет детей?

– Мы все дети Господа, – произнес он в замешательстве.

– Господь не имеет нужды в моем пасынке, – парировала она с высокомерным презрением. – Он женится и войдет в благородную семью.

Монах уставился на нее сперва в ужасе, потом в некотором гневе.

– Ты ставишь семейную гордыню выше Бога и счастья сына?

Но она резко оборвала его, вскричав внезапно:

– Предоставь судить об этом другим и не суйся не в свое дело, старый девственник! Убирайся из этого дома к своим полоумным калекам, в свою келью!

И бедный брат Майкл, близкий к обмороку, обнаружил себя ковыляющим восвояси. Часом позже, после недолгой беседы с мужем, в ходе которой они полностью сошлись во мнении, Ида вновь отбыла в Боктон, забрав с собой Дэвида.

Но подлинное унижение брата Майкла состоялось днем, когда он, ошеломленно сидевший в монастыре, поделился невзгодами с Мейбл.

– Не понимаю, – пробормотал он, качая головой.

Монахиня посочувствовала ему, но тоже осталась тверда.

– Я пыталась предостеречь тебя насчет противоестественной любви, – заявила она.

Подумав о полных упрека глазах Иды, он печально ответил:

– Не думаю, что сохранил к ней любовь.

Мейбл нахмурилась:

– К ней? Ты имеешь в виду Иду?

– А кого же? – удивился он, вскидывая глаза.

– Да нет же, Дэвида! Мальчика. Разве ты не влюбился в мальчика, грязный старик? – И она хохотнула, словно это было смешно.

Предположение оказалось столь возмутительным и мерзким, что брат Майкл на пару секунд онемел. Затем в нем поднялась великая ярость, но прежде, чем он сумел облечь ее в слова, перед ним как будто разверзлась холодная пропасть, в которой сгинула не только волна гнева, но и неожиданно вся его жизнь: брат Майкл осознал чудовищную правду услышанного. В своей невинности он ничего не понимал.

Согнувшись от стыда и боли, он встал и покинул Мейбл, старчески зашаркав в келью.

В Боктоне к юному Дэвиду полностью вернулись силы. Он полюбил старый особняк с его широкими видами и долгие прогулки с отцом по лесам и полям. С Идой, бывшей на высоте в роли хозяйки, он читал рыцарские легенды. Наверное, часть силы передалась духами предков по линии Булла. Ему никогда не было так хорошо.

То же можно было сказать об Иде и его отце. Их явно сплотили кризис, вызванный болезнью Дэвида, и гнев Иды на несчастного брата Майкла. За обсуждением благоустройства старинного поместья, осмотром фруктового сада или обычным праздным сидением на скамье и созерцанием Уилда казалось, что они наконец впервые стали мужем и женой. О торгашеских замашках отца речь больше не заходила – разве лишь косвенно, когда Ида обещала Дэвиду жену-аристократку, и это не столько раздражало олдермена, сколько забавляло. А в мире тем летом происходило такое множество событий, что о монастыре практически забыли.

Смута, вызванная вероломным принцем Джоном, как будто сошла на нет. В июле архиепископ Руанский заключил между Джоном и Лонгчампом мир. В Англии вновь воцарился покой. И мало что был жив и здоров король-крестоносец Ричард – в августе объявили, что он женился на прекрасной принцессе. Кто мог усомниться, что она подарит ему наследника, столь нужного его верному королевству?

Однажды из Лондона прибыл Силверсливз переговорить с купцом. Дэвид прислушивался к беседе с величайшим интересом.

– Мудро ли поступил Ричард, женившись на принцессе? – спросил Булл.

– В целом – да, – ответил Силверсливз. – По-моему. Она, знаете ли, из Наварры, что сразу на юг от его родной Аквитании, и этим союзом Ричард снижает опасность атаки французского короля с того направления. Мне кажется, это сильный ход.

Дэвид был несколько озадачен. Не будучи дураком, мальчик все же любил ясность, как его саксонские предки. Человек либо друг, либо враг. Он не мог быть тем и другим.

– Но как же? – пристал он к клирику Казначейства. – Разве король Ричард и король Франции не поклялись в дружбе? Они братья по Крестовому походу.

Силверсливз грустно усмехнулся. Учитывая, что огромная империя Плантагенета угрожала Франции с западного фланга, их короли могли быть друзьями лишь временными.