– Всегда рад доставить удовольствие, – елейно отозвался Кун.

Иштван грубо пошутил насчет способов доставить удовольствие мужчине, и все трое – сержант, чародей и оказавшийся поблизости Соньи – рассмеялись.

– Хотел бы я, – добавил Соньи, – чтобы звезды не позволяли стрелять по своим. Если они такие мудрые, могучие и всезнающие, как все говорят, ну почему позволяют случаться такой глупости?

– Это им лучше знать, а не нам, малым, – ответил Иштван то же самое, что отвечали в родной долине близкие и соседи, если мальчику приходили в голову подобные вопросы.

– А почему не нам? – заинтересовался Кун. – Сейчас мы знаем больше, чем наши деды, а те – больше, чем их деды. Почему бы и это не узнать?

– Потому что неисповедимы пути звездные, – откликнулся Иштван.

– Кто вам такое сказал? – не отставал Кун. – А он откуда узнал? И откуда вам знать, что он вообще что-то знал?

Иштван тщательно обдумал непривычные пугающие вопросы и, не найдя внятного ответа, огрызнулся:

– Этак ты до того договоришься, что в звездах и вовсе силы нет!

Кун покачал головой так решительно, что хлопья снега с ушанки разлетелись по сторонам.

– Приходится верить – я же, когда чары накладываю, взываю к звездам, и все получается. – Он проковылял еще немного и добавил задумчиво: – С другой стороны, ункерлантские чары тоже имеют силу, а эти дикари-козоеды почитают какие-то незримые силы горние, каких и нет вовсе.

Теперь настала очередь Иштвана задать нелегкий вопрос:

– Ну и что это значит, по-твоему?

– Да пропади я пропадом, коли знаю! – ответил бывший подмастерье чародея. – Надо будет поразмыслить над этим на досуге.

– Подумай лучше о том, как ункерлантцы по тебе палят, – посоветовал сержант. – Подумай о горных гамадрилах, что норовят подкрасться незаметно и отвернуть тебе голову. Подумай о снежных лавинах. В общем, о чем-нибудь таком, с чем ты можешь что-нибудь поделать.

– И что я могу поделать со снежной лавиной? – поинтересовался Кун.

– Можешь ступать тихонько, чтобы на себя ее не обрушить, – ответил сержант. – Если лавина маленькая и сразу ее заметил, можно попытаться драпануть поперек нее, чтобы не накрыло.

Кун протащился еще пару шагов, после чего кивнул, признавая поражение. Иштван немедля возгордился. Он знал, что Кун умнее его, и знал, что чародей это понимает. Сержанту редко удавалось заставить своего солдата отступиться в споре, как сейчас.

В ясную тихую погоду порой можно было услышать, как ядро падает тебе на голову. В такой буран Иштван сообразил, что ункерлантцы обстреливают его отделение, только когда первый снаряд разорвался на тропе – и то ветер унес грохот, а тяжелый мягкий снег, куда угодило ядро, погасил отчасти волну сырой магии и поглотил слепящую вспышку разрыва.

Прежде чем лопнуло второе ядро, Иштван уже лежал на брюхе, зарывшись в сугроб, и торопливо отползал к ближайшей груде камней.

– Занимаем позицию! – крикнул он своим подчиненным. – Козолюбы ункерлантские на нас попрут, как только врежут ядрометами!

Он не знал, многие ли услышат его – так гремели ядра и завывал буран. Но волновался сержант меньше, чем если бы ему пришлось командовать отделением зеленых новобранцев. Его солдаты все побывали в бою и не нуждались, чтобы командир думал за них. Некоторые – вроде Куна – даже обижались.

– Хох-хох-хох! – сквозь бурю, сквозь гром разрывов доносился ункерлантский боевой клич. Иштван оскалился. Вот теперь он начал тревожиться: судя по всему, противники превосходили дьёндьёшцев числом. Их хриплые злые вопли становились все громче.

– Вон они! – заорал Иштван.

Он выпалил в первую сланцево-серую фигуру, прорвавшую белесое кружево снегопада. Зашипел луч, и солдат выругался про себя: каждая снежинка, что превратится в пар от прикосновения луча, ослабляет его убойную силу, а снежинок в воздухе кружило бесчисленное множество. Ункерлантец упал. Ранен, заключил Иштван, но не убит.

Вражеский луч пропахал борозду в снегу рядом с Иштваном, и тот напомнил себе, что нужно вовремя перекатываться, менять позицию, а не сидеть в снегу здоровенной мишенью. Попутно он проверил, легко ли выходит из ножен кортик: жезлы в снегопад были почти бесполезны, и дело, скорей всего, дойдет до рукопашной.

А еще, перекатываясь в снегу, Иштван покрылся белой коркой по самые уши, и длинный овчинный тулуп его стал почти не виден на снегу. Какой-то ункерлантец пробежал мимо него, даже не заметив. Иштван поднялся из сугроба неслышно и быстро, словно горный гамадрил, о которых сержант только что говорил Куну. Но у него имелось оружие получше, чем мышцы и когти обезьяны, лучше даже, чем дубина той твари, что убили они с товарищами.

Иштван ударил врага ножом в спину. Тот вскрикнул – скорее в изумлении, чем от боли, – и, раскинув руки, упал в снег, марая его алым. Жезл вылетел из мертвой руки. Рухнув сверху, Иштван торопливо перерезал умирающему глотку. Кровь обагрила снег.

– Ар-пад! Ар-пад! Ар-пад! – На помощь товарищам подходили свежие дьёндьёшские части.

Иштван опасался, что ункерлантские ядрометы возьмут с наступающих тяжелую дань, но из-за бурана артиллеристы Свеммеля с трудом видели противника, и вскоре с вражеской пехотой было покончено.

– Вперед! – орал дьёндьёшский офицер.

– Рассыпным строем, – добавил Иштван. – Не сбивайтесь в кучки, чтобы вас нельзя было одним разрывом накрыть!

Совет оказался к месту – ункерлантские артиллеристы сообразили наконец, что их контратака провалилась, и принялись забрасывать перевал снарядами. Но было уже поздно. Соотечественники Иштвана готовились отбить у врага очередную горную долину. Единственное, что могло бы сделать Иштвана счастливей – уверенность в том, что долина хоть кому-нибудь понадобится после победы.

За порогом портновской мастерской Траку шелестел ливень.

– Сегодня к нам немало мокрого народу придет за плащами, – заметил отец Талсу, довольно потирая руки.

– Да, только половина окажется рыжиками, – заметил тот.

Отец скривился кисло.

– У них есть деньги, – ответил он. – Если б не они, нам пришлось бы здорово затянуть пояса. – Он тяжело вздохнул. – Я твержу себе, что оно того стоит… и твержу, и твержу…

– Твердишь себе что? – спросила мать Талсу, спускаясь со второго, жилого этажа над лавкой.

– Что ты не в меру пронырлива, Лайцина, – ответил Траку.

– И с чего б тебе это талдычить? Если никак не можешь запомнить, значит, это неправда, – фыркнула жена и, прежде чем портной успел возразить, потребовала: – А ну-ка, выкладывай!

Талсу улыбнулся про себя. Матушка его и вправду была весьма любопытна и сама это знала, но справиться с собою не имела сил.