Они тоже смертны. Они тоже боятся. И у них, как и у нас, есть толпа и есть лидеры. Без лидеров толпа – стадо. С лидерами – Орда. Я знаю, кого я там встречу. Встречу – и убью, я давно к этому готовлюсь. Он – лидер. Один из немногих там оставшихся, кто может реально поднять людей и повести их за собой – на новое нашествие на нас. Вряд ли люди поверят и пойдут за кем-то другим, за погрязшими в грехах командирами, религиозными лидерами… а за ним, праведником, пойдут. Если он подохнет – моей стране будет жить спокойнее, да тем пацанам, которых он расстрелял в спину, тоже будет лежаться спокойнее в своих могилах. И мне, когда я встречусь с ними на том свете, будет что рассказать.

Говорят, что полицейские становятся похожи на преступников, тюремщики – похожи на заключенных. А я, борясь с чумой, заразился ею и сам. Я верю, что там что-то есть. И там меня встретят братья, которых давно нет с нами здесь… и которые ждут меня там с новостями. И мне будет о чем им рассказать.

Я шахид. Русский шахид. Неважно, как я умру. Важно – с кем. Кого я утащу с собой на тот свет. Скольких. И кого именно…

Я искоса посмотрел на амира Ислама. Тот сидел на простом десантном сиденье, откинувшись назад и закрыв глаза…

Первый конвертоплан пошел на посадку. Второй начал подбирать позицию прикрытия…

У меня было два подходящих инструмента для работы. Первый – керамический пистолет. Он не электромагнитный, обычный, но патроны с электрокапсюлем. Двадцать второй калибр, но пуля в черепе есть пуля в черепе, тем более здесь, где лечатся первой сурой Корана. Второй инструмент – нечто, начинающее ручку. В ней – есть стреляющий механизм, который выбрасывает что-то вроде ядовитой иглы. Сердечный приступ в течение двух суток гарантирован, спасти невозможно. Тихое, бесшумное и смертоносное оружие…

– Десять метров… пять метров… три метра… касание.

Мимо проскочили гарды, обеспечивая периметр. Через хвостовой люк было видно, что мы приземлились в какой-то долине…

– Это здесь?

Амир Ислам кивнул. Я посмотрел в иллюминатор.

– Здесь ничего нет.

Амир только улыбнулся.

– Птица два, слышите меня…

– Первый, у вас движение со всех сторон, движение со всех сторон…

Ясно.

– Движение со всех сторон, – сказал я.

– Это свои, – сказал амир Ислам и пошел на выход.

– Пока не стрелять…

Человека, которого я должен был убить, я увидел, как только спустился из вертолета. Он шел сверху… встревоженно перекликивались птицы в кустах. А у него был нездоровый цвет лица, белая борода и два мюрида, настороженно державшиеся позади.

– Взять на прицел, – негромко сказал я, – не стрелять.

Микрофон передаст кому надо.

Амир Ислам поднял руку, приказывая остановиться. Идущий к нам шейх не остановился.

– Стой! – крикнул я, шагнул за амира Ислама, вскидывая оружие. Двое мюридов моментально отреагировали – один прикрыл шейха, второй упал на колено, вскинул пулемет. Красавчик, машинально определил я, так называют пулеметы на восточных рынках. Пошло от чеченцев. У этого – укороченный, «штурмовой» вариант, у второго – «АК» с глушаком… не грузинский ли. Грузии больше нет, но линию там поставили, и хрен знает, на кого она теперь работает.

Шейх отстранил своего мюрида в сторону и шагнул к нам еще ближе.

– Мир вам, – сказал он, – я приветствую вас в своем доме. Вы – мои гости.

Я включил лазерный прицел… точка уперлась прямо в лоб. Точно такая же точка неизвестно откуда появилась и на мне.

– Ты хочешь убить меня? – сказал амир Ильяс.

– Да.

– Тогда стреляй.

Я помедлил.

– Почему?

– Потому что ты приехал сюда за этим. Разве нет?

– Да.

– Меня терзает болезнь. Уже давно. С тех пор как вы убили мое войско, я не живу, а доживаю. Сделай меня шахидом, подари мне достойную смерть – и я буду молить Аллаха за тебя, хоть ты и неверный…

Мы смотрели друг на друга… я видел перед собой человека, который положил всю нашу группу… и который совершенно не боялся того, что я выстрелю.

И потому я опустил оружие…

Мы шли горной тропой. Я, амир Ильяс, двое его мюридов, амир Ислам. Со мной был только мой автомат и связь с беспилотником, который где-то там, наверху, ждет, созданный человеком, чтобы убивать людей. Я не взял с собой ни одного из телохранителей, оставил их у конвертоплана, приказав быть наготове. Так у них будет хоть какой-то шанс спастись.

Бандитская страна. Еще до войны в Ферганской долине было очень неспокойно. Волюнтаристски поделенная между тремя государствами, перенаселенная – это было самое населенное место в Средней Азии, постоянно испытывающее дефицит воды. Война здесь началась еще в десятые – с Афганистана, после того как оттуда ушли американцы, а за ними по пятам пошли талибы – так вот, с Афганистана в родные края начали возвращаться таджики, туркмены, узбеки – потомки тех кланов, что не признали советскую власть, стали басмачами и ушли за кордон. В Афганистане им больше не было места – в две тысячи первом они поддержали вторжение американцев, талибы – в основном пуштуны с юга – этого никогда бы им не простили. Но и на исторической родине их никто не ждал – их земли и пастбища были давно заняты, никто не собирался помогать им обустраиваться на новом месте. Они возвращались с оружием, с боевыми формированиями внутри каждого рода-племени, с привычкой решать проблемы насилием. Вместе с ними шли и те, кто вынужден был уйти в Афганистан в начале девяностых, Движение исламского возрождения Узбекистана, например, или таджикские «демократические исламисты», в начале девяностых устроившие в стране гражданскую войну, в которой погиб больший процент населения, чем в любой другой войне двадцатого века. Они тоже жаждали вернуть то, что им когда-то принадлежало, отомстить тем, кто тогда оказался победителем. А на месте было деградировавшее, не знавшее школы население, забронзовевшие царьки, которых тихо ненавидели, нищета и отчаяние. Вот и началось сперва по малой, потом по крупной. Россия пыталась помочь… сдержать то, что сдержать было невозможно, поменять все, ничего, по сути, не меняя. Первым пал Горный Бадахшан – по сути это кусок Афганистана, в свое время отошедший Российской империи. Потом – потом посыпалось и все остальное. И не верьте тем, кто говорит, что это была война. Это была исламская революция, война большей части народа против цивилизации, против властей, против государства. Настоящая война началась тогда, когда передовые банды моджахедов вышли на российские войска, на шурави – давний враг еще с восьмидесятых. Когда-то шурави пришли к ним в страну – и теперь они нагрянули с ответным визитом.

Здесь уже родилось и вошло в жизнь второе поколение, которое не знает мира, и третье поколение, которое не знает парты, а знает только медресе. А у нас, в России, родилось уже третье поколение мужиков, для которых «духи» – это не что-то из сказок, это вполне конкретное, осязаемое и зловещее. Третье поколение мужиков, которое берет автомат и идет в горы… даже автомат тот же самый – «калашников», пусть и на вооружении армии его давно нет, а все равно. Сыны, отцы, деды… каждому есть что рассказать, чем поделиться. Об афганской пыли – она так мелка, что от нее не спасает ни платок на лицо, ни противогаз – говорят, она способна проникать через поры в скорлупе яйца. Об афганских дорогах, с которых не сойти, – мины. О том, как просыпаешься утром на броне БМП – и видишь нитки росы – это растяжки в придорожной чахлой траве. О том, как бинтуешь раненого товарища и с каким чувством ты ждешь рокот винтов вертолета, как ты грузишь в вертолет носилки… каков запах горелого мяса, дизельки и покрышек, как ты надеваешь бронежилет на голое тело, а от пыли – кожа за день стирается до пунцового мяса… это тебе не Великая Отечественная – пять лет, и все. Это длится годами, десятилетиями… и у деда, сына и отца – разговор один. Тут тоже, наверное, деду, которого вертолет шурави лишил ноги или руки, есть о чем рассказать своему внуку, который идет на джихад против русистов.