Неизвестно, зачем Франц Риппель путешествовал по Германии в сентябре 1944 г., но на следующий год он издал книгу о своем пребывании в этой стране под псевдонимом Рене Шиндлер. Во время поездки на поезде из Брегенца в Мюнхен Франц обратил внимание на то, что разговор пассажиров касался исключительно еды. Когда немцы узнали, что он швейцарец, то стали расспрашивать его о нормировании продуктов в Швейцарии. Немцы завидовали большому выбору продуктов и отсутствию каких-либо ограничений на продажу табака и алкоголя. Правда, еще больше они завидовали тому, что швейцарцев никто не бомбил. Сидевший рядом с Риппелем мужчина набил трубку и закурил. Один солдат спросил его, что он курит. «Грудной сбор, – ответил мужчина. – Купил его в аптеке. Отличный вкус, и жена говорит, что он здоровее табака». Когда один из пассажиров заявил, что «секретное оружие – это не блеф», ему сказали, что враг только что прорвал оборону на южном фронте. Наступила ночь, и купе окутала непроглядная тьма, которую изредка озаряла вспышка спички.

Когда поезд прибыл в Бухлоэ, местечко в 70 километрах западнее Мюнхена, пассажирам неожиданно приказали выйти из вагонов. Они прождали два часа и потом сели в другой поезд – «бесконечно медленный, битком забитый и совершенно темный». Не доехав до Мюнхена, пассажиры были вынуждены снова покинуть вагоны. «Нас загнали в грузовики, – писал Риппель, – и повезли вдоль дымившихся руин к разбомбленному городу. Все было пропитано запахом гари»[913].

Удивительно, но после того, как разбомбили Франкфурт и Дармштадт, Пег смогла дозвониться до принцессы Софи. «Она, бедняжка, постепенно сходит с ума, затаскивая детей в подвал и вытаскивая их оттуда», – делилась принцесса с Бриджет. 29 сентября Пег и Лу поехали на велосипедах навестить Софи в Кронберг – в общей сложности нужно было преодолеть расстояние приблизительно в 65 километров: «Мы поехали по автобану, потому что это была единственная дорога, по которой до Софи можно было добраться. Приблизительно каждые 50 метров нам приходилось объезжать выгоревшую зажигательную бомбу. Мы замаскировались, одевшись в темно-зеленую одежду, и напоминали кусты на велосипедах. Было так приятно увидеть Софи! Мы выпили ее последнюю бутылку вермута и съели последнюю упаковку печенья «Petit Beurre»[914].

Когда Бидди узнала об аресте мужа, она немедленно вернулась с детьми в Берлин, чтобы ходатайствовать перед властями, но все прошения ни к чему не привели. Вместе с матерью Вилли Бидди поехала в Бранденбургскую тюрьму, чтобы увидеться с мужем в последний раз. «Стоял прекрасный осенний день, – вспоминала она. – Нам разрешили обняться и посидеть рядом. Вид у него был изможденный, и он сказал, что все время, кроме нашей встречи, находился в наручниках. Бабушка привезла из Бремена немного яблок. Он ел их, пока мы разговаривали. Мы сказали друг другу «прощай». 20 ноября Вилли отрубили голову.

После того, как Клару эвакуировали в Саксонию, а четырехлетнюю Герду взяли в детский сад, Бидди начала искать работу. Она нашла место на заводе по производству ламп, но из-за постоянных отключений электричества было больше простоев, чем работы. Несмотря на то, что коллеги вначале отнеслись к Бидди подозрительно, ей нравилось чувствовать себя частью коллектива: «Все шутили о том, что нас ждет, когда придут русские». Потом разбомбили и завод, и здание детского сада, в который ходила Герда: «Мы сидели в квартире и ели холодную картошку»[915].

Той зимой отопление не работало. Температура на улице редко поднималась выше нуля. Несмотря на трудности, Бидди время от времени убеждалась в том, что красота в мире все-таки существует. Однажды англичанка ходила сдавать вещи своего покойного мужа в центр помощи беженцам. Возвращаясь домой безлунной, холодной ночью, Бидди поразилась совершенной прелести ночного неба, которое стало еще более черным из-за затемнения[916]. Цзи мерз в Геттингене, и жизнь казалась ему совсем беспросветной. «Пошел в город за сосисками, – писал он 19 декабря, – потом зашел в Институт по изучению санскрита, в котором отключили отопление. Сидел в зале в пальто, накинув сверху ковер, и все равно замерз. Мерзнуть так же неприятно, как и голодать»[917].

Принцесса Софи теперь присматривала за девятью детьми, но, несмотря на это, она была обязана помогать обороне рейха. Пег докладывала Бриджет, что после ночи, проведенной в Вольсфгартене, Софи должна была уйти с рассветом, чтобы успеть на работу: принцесса «прибивала парусину на деревянную обувь»[918]. Пег тоже работала в местной больнице и доме престарелых. Осенью в поместье Вольфсгартен поселили несколько десятков беженцев. «Большое событие этой недели – наша врач зашла на бокал вина и картофельный бисквит. Ей 22 года, и она «ведет» 80 пациентов. Она принесла букет цветов, говорила с сильным франкфуртским акцентом, рассказала, что у нее есть две сестры-близняшки, которым по три года»[919], – писала Пег в ноябре.

В декабре, когда русские наступали с востока, а союзники с запада и юга, никто уже не сомневался в том, что Германия очень скоро проиграет войну. Несмотря на это, последнее военное Рождество прошло для Пег совсем неплохо:

«Был сильный мороз, и все вокруг стало белым и серебряным, деревья блестели в лучах солнца на фоне безоблачного голубого неба, а ночью на темном звездном небосклоне взошла почти полная луна, было очень красиво. Из труб домов, которые окружают Вольфсгартен, столбы дыма поднимались прямо до небес».

В канун Рождества Пег работала в больнице. Медсестры пели вокруг елки рождественские песни. Одетый во все белое ребенок прочитал стишок. «Конечно, кто-то даже хотел всплакнуть, – рассказывала Пег Бриджет, – но и мужчины, и медсестры реально не выдержали, когда зазвучала «Тихая ночь». Три медсестры потеряли своих мужей, мужчины тосковали по дому, а мать мальчика, игравшего роль младенца Христа, погибла во время бомбежки и т. д., но все равно ощущалось, что любовь и доброта противостоят темным силам».

На следующий день, в Рождество, «темные силы» получили еще один удар в виде роскошного праздничного обеда:

«Свинина, голуби, карри (и чатни!), настоящий сливовый пудинг (образца 1930 года) + рождественские венки из ветвей остролиста и бренди! Ананас, консервированный лобстер, кофе тут, кофе там, ликер, чай и пирог. Какое же удовольствие мы получили, поужинав как в прежние времена!»[920]

В полночь 31 декабря 1944 г. Пег и Лу открыли окно в надежде услышать звук колоколов, возвещающих о наступлении нового года. Но «колоколов не было слышно – только гул фронта»[921].