– Попросил отыскать тебя.

– А мама?

– Я с ней не говорил. Ее это не касается.

– Еще как касается! Перестань вести себя как допотопный дикарь!

Удивленный вспышкой гнева, Анатолий бросает на девушку косой взгляд.

– Допотопный?

– Да. Ты прямо как динозавр. Мама имеет право на то, чтобы с ней советовались.

Озадаченно нахмуренные брови Анатолия говорят о том, что он не понимает.

– Ты словно из прошлых веков, – запальчиво продолжает Алессия. – Ты и подобные тебе мужчины. В других странах твое неандертальское отношение к женщине было бы неприемлемо!

Анатолий качает головой.

– Ты слишком долго пробыла на Западе, carissima.

– И мне там понравилось. Моя бабушка родом из Англии.

– Ты поэтому уехала в Лондон?

– Нет.

– Тогда почему?

– Ты знаешь почему. Но я еще раз поясню: я не хочу выходить за тебя замуж.

– Ты изменишь свое мнение, Алессия. – Анатолий взмахивает рукой, словно отметая ее возражения.

Алессии не страшно. В конце концов, что он ей сделает, будучи за рулем?

– Я хочу сама выбрать мужа.

– Ты хочешь, чтобы твой отец был обесчестен?

Алессия краснеет. Разумеется, ее поведение – демонстративное неповиновение и своеволие – позорят семью. Она отворачивается к окну, однако не считает эту тему закрытой. Наверное, стоит попытаться еще раз поговорить с отцом.

Вспоминается Максим, и ее снова охватывает тоска, острая и мучительная. Бравада исчезает, уступая место отчаянию. Сердце бьется, но в нем пустота.

Увидятся ли они когда-нибудь?

Где-то в Австрии Анатолий вновь останавливается на заправке и принуждает Алессию пойти с ним в магазин. Она неохотно плетется следом, не обращая ни на что внимания.

Когда они выезжают на дорогу, Анатолий говорит:

– Вскоре мы будем в Словении. А в Хорватии тебе опять придется залезть в багажник.

– Почему?

– Потому что на Хорватию не распространяется Шенгенское соглашение, и там есть граница.

Алессия бледнеет. Она ненавидит багажник, ей плохо в темноте.

– На заправке я купил батарейки для фонарика.

Алессия смотрит на Анатолия, и он ловит ее взгляд.

– Я знаю, что тебе это не нравится. Ничего не поделаешь. – Он вновь переводит взгляд на дорогу. – На сей раз это будет не так долго. Когда мы остановились в Дюнкерке, я подумал, что ты отравилась выхлопными газами.

Неужели Анатолий беспокоится о ней? Сегодня днем, в ресторане, он тепло с ней обращался.

– Что такое? – спрашивает он, вырывая девушку из раздумий.

– Я не привыкла к твоей заботе. Только к жестокости.

Руки Анатолия впиваются в руль.

– Пойми, когда ты ведешь себя не так, как должно, приходится принимать меры. Я ожидаю, что ты станешь традиционной гегской[22] женой. Больше тебе ничего знать не нужно. Пожив в Лондоне, ты стала слишком своевольной.

Алессия молча поворачивается к окну и смотрит на сельский пейзаж, лелея свои страдания. День клонится к вечеру.

Наш самолет приземляется в Тиране без пятнадцати девять вечера по местному времени. Льет ледяной дождь. У меня и Тома лишь ручная кладь, так что мы идем прямо во вполне современный, хорошо освещенный терминал. Не знаю даже, что я ожидал увидеть, но это место похоже на любой маленький европейский аэропорт со всеми необходимыми удобствами.

Зато машина нас удивляет. Турагент предупреждала, что здесь не получится нанять машину представительского класса, вот и пришлось сесть за руль автомобиля незнакомой прежде марки – «дачия». Более примитивной машиной мне еще не доводилось управлять, хотя здесь имеется ЮСБ-порт, так что мы подключаем наши айфоны и можем пользоваться «Гугл-картами». Как ни странно, эта практичная и крепкая машина мне нравится. Том дает ей имя – Дейзи, – и после небольшой взятки парковщику мы уезжаем.

Вести машину под проливным дождем, по непривычной стороне дороги, в стране, где личный автомобиль был делом неслыханным вплоть до середины девяностых годов, – то еще приключение. Однако сорок минут спустя Дейзи и «Гугл-карты» довели нас в целости и сохранности до гостиницы «Плаза» в центре Тираны.

– Это было потрясно, – заявляет Том, когда мы останавливаемся у гостиницы.

– Точно.

– Хотя мне случалось водить и в гораздо худших условиях, – бормочет он, явно намекая на службу в Афганистане.

Я глушу мотор.

– Сколько еще, говоришь, до города девушки? – спрашивает Том.

– Ее зовут Алессия, – ворчу я, потому что уже раз этак в десятый называю другу ее имя.

И зачем я только позвал его с собой? Том всегда поможет в трудную минуту, но дипломатия – не его конек.

– Наверное, часа три.

– Прости, старик. Конечно же, Алессия. – Он стучит пальцем по лбу. – Все, запомнил. Надеюсь, дождь завтра уймется. Давай зарегистрируемся и выпьем чего-нибудь.

Машина останавливается, и лежащая в багажнике Алессия крепче сжимает фонарик. Они на границе с Хорватией. Алессия зажмуривается, укрывается с головой пальто Анатолия и выключает фонарик. Она не хочет, чтобы ее нашли. Она просто хочет домой. Раздаются голоса – спокойные и уверенные. Наконец машина трогается с места. Алессия облегченно вздыхает и снова включает свет. Вспоминается самодельный шатер из покрывал, в котором они сидели с Максимом и ночником-дракончиком. Сидели и разговаривали на его огромной, роскошной кровати, касаясь друг друга коленями… Эти воспоминания причиняют острую боль.

Вскоре «мерседес» останавливается, хотя двигатель продолжает работать. Миг спустя Анатолий открывает багажник. Алессия выключает фонарик и садится.

Они на пустынной сельской дороге, напротив смутно вырисовывается какой-то домишко. Задние габаритные огни подсвечивают лицо Анатолия красным, его дыхание облаком вырывается изо рта. Он похож на демона. Анатолий протягивает руку, и уставшая, закоченевшая Алессия принимает его помощь. Она спотыкается, и Анатолий дергает ее на себя.

– Почему ты такая колючая? – бормочет он ей в висок.

Удерживая ее за талию одной рукой, второй он оттягивает ее голову за волосы назад. Несмотря на холод, его дыхание горячее и тяжелое. Прежде чем Алессия понимает, что происходит, его губы впиваются в ее рот. Анатолий пытается просунуть внутрь свой язык, но Алессия сопротивляется, испытывая страх и омерзение. Она бьется в его руках и яростно извивается, пытаясь избавиться от хватки. Анатолий отстраняется и смотрит на нее, и Алессия, не рассуждая, дает ему хлесткую пощечину. Ладонь обжигает болью, однако Анатолий потрясенно отступает. Алессия хватает ртом воздух, вскипающий в жилах адреналин вытесняет страх, заменяя его злостью.