И Фелтон! Почему его нет рядом?

Мной постепенно овладевала настоящая паника.

— У меня — ничего. Где все? — сдавлено выпалила я, порываясь встать, однако Майк решительно толкнул меня в грудь, заставляя снова опуститься на диван.

Вот же гад! А еще друг, называется!

Майк посмотрела мне в глаза так строго и с таким укором… Словом, настоящий священник со стажем.

— Все на кладбище. Собирают то, что осталось от Патрисии Леннард и Уокли. Ну, и заодно Фелтон и Амелия договариваются, какие будут давать показания.

Отлегло от сердца. Самую малость, но отлегло. Значит, все живы, умертвие уже мертво во всех смыслах этого слова. Оставалось только описать произошедшее так, чтобы не посадили никого из нашей безумной компании.

Осуждать Фелтона и Картрайт за гибель старого констебля, я не попросту не могла.

— Как ты думаешь, зачем он это сделал? — спросила я устало у лучшего друга.

Кого же расспрашивать о подобном, как не у местного священника? Не ему ли положено знать все тайны своих прихожан.

Майк ласково погладил меня по голове.

— Ты знаешь, что Уокли был когда-то женат? — поинтересовался он.

И я покачала головой, снова начало понемногу поташнивать. Я знала только о Фрэнке Уокли только то, что он одинокий старик, который проводил на работе все свободное время.

Но почему мне так дурно-то?

— Его жену звали Грета Хайнрих.

Хайнрих… Хайнрих — это уже что-то знакомое! Что-то до боли знакомое!

— Хайнрих — это фамилия человек, который построил Дом-на-Утесе! — воскликнула я, почувствовав прилив воодушевления.

Майк согласно кивнул и устало вздохнул. Выглядел преподобный Страуд не самым лучшим образом. Эта ночь не мне одной далась нелегко.

— Я знал об этом, Фрэнк мне рассказывал на исповеди. Но при мне никто не упоминал про связь Хайнрихов со всем происходящим. Это была старая иностранная семья, достаточно состоятельная. Некроманты бог знает в каком поколении. Прошло чуть больше десяти лет, и Грете опротивило жить с простым полицейским в глуши на его небольшую зарплату. Он даже не мог себе позволить снять тот дом, который некогда принадлежал ее семье.

Я прикрыла глаз внимательно вслушиваясь в каждое слово преподобного, который, оказывается, знал большую часть того, что мы пытались найти в разных источниках. Почти смешно, если бы не было так грустно и страшно.

— Тайна исповеди? — уточнила я у Майка, прикрывая глаза. — Поэтому ничего нам не рассказывал.

Мой друг издал нервный и почти злой смешок.

— И она. А вообще, у меня просто никто не спрашивал об этих аспектах Уокли. Я все-таки забочусь обо всем Кроули в целом. Рассказал бы, а после отмолил свой грех. Наверное.

На губах сама собой появилась чуть насмешливая улыбка. Да, преподобный Страуд верил в бога, но все-таки предпочитал служить в первую очередь людям. Возможно, и не зря.

— Он что-то бормотал, пока мы везли его в машине. Уокли, — проговорила я. — Что-то вроде «Они все равно меня бросили». Похоже, он убил незаконнорожденную дочь, чтобы не вызвать возмущение жены из богатой семьи. Боялся, что его бросят. Вот только его все равно бросили. Злая ирония.

Кто бы мог подумать, что в тихом городке Кроули найдется не просто грязное белье — окровавленное. И в самом неожиданном месте.

— У жизни действительно мерзкое чувство юмора, — согласился со мной Майк. — Хорошо еще, никто из нас не пострадал. Достаточно и тех, кто уже умер. Теперь тела отдадут семьям. Нужно провести поминальную службу для всех бедных детей, которые погибли от руки Фрэнка Уокли.

А заодно написать столько рапортов, что впору за голову хвататься и не рассчитывать на повышение в ближайшую вечность. Если вообще не уволят ко всем чертями. Причина вполне уважительная.

Вообще, стоило уволить весь наш отдел. И даже вместе с Фелтоном. То, что мы вообще были в другом городе, когда завертелась эта адская карусель, вряд ли поможет. Остается только верить в могущество тети Фелтона.

— Нужное, — тихо согласилась я, чувствуя только усталость и обреченность. — Теперь остается только молиться.

Мы в итоге все-таки смогли наказать преступника. Но можно ли это называть победой?

— Ты поговорил с ней? С Амелией? — спросила я о том, что могло бы хоть сколько-то порадовать. Если друг хотя бы разобрался в той старой истории, снял с души этот груз — уже повод для гордости за него.

Майк не спешил с ответом.

Я даже открыла глаза, чтобы посмотреть с ним.

Преподобный Страуд покраснел, а на лице его сияла глупая и чертовски счастливая улыбка.

Еще две адских недели я видела своего любовник только урывками. Тот постоянно уносился куда-то на ковер к начальству, и вряд ли его там гладили по головке, потому что возвращался Фелтон, злым и уставшим. Окажись на его месте другой человек, наверняка бы принялся кидаться на окружающих, но Муравей Лео держался вопреки всему и ни разу не сорвался, разве что уже у себя дома целовал меня так, будто хотел сожрать. Что характерно, своими проблемами шеф ни с кем делиться не спешил.

Чертова мужская позиция «Я держу все в себе», которая может в итоге обернуться в чем угодно, вплоть до сердечного приступа. Если бы я не дорожила нашими совместными вечерами, то непременно вызвала бы назад в Кроули Вайолет Фелтон, чтобы та тоже приглядывала за братом. Однако если кто-то из родственников шефа снова будет крутиться рядом, мне придется держаться от него подальше. А не хотелось.

В результате я появлялась дома все реже и реже, потому что Фелтону я была явно нужней, чем тете. Правда, тетя Дженнифер все больше сатанела, она устраивала мне скандалы по телефону и даже пару раз приехала на работу.

Правда, в отделе царила такая паническая атмосфера, что вряд ли кто-то вообще обратил внимание на незапланированный визит моей раздраженной тетушки. Особенно трясся Хоуп, который явно предполагал, что именно его карьерой Фелтон будет откупаться, когда возникнет необходимость. Этакая искупительная жертва отдела, малая кровь, что поможет погасить пламя скандала.

Однако спустя месяц стало ясно, то ли Леонард Фелтон — мастер переговоров, то ли влияние его тетушки Дафны колоссально, однако сохранить удалось весь отдел. Коллеги готовы были целовать ноги шефу, а тот вяло отмахивался и вполголоса рассказывал мне вечерами, через какое дерьмо пришлось продираться.

Вот когда все уже было пройдено — Леонарда действительно прорвало. Я такого наслушалась, что просто захотелось уложить шефа в кровать, принести какао и поцеловать в лоб на ночь. Потому что о настолько измученном человеке хотелось только заботиться.

Была и другая проблема: здоровье начало подводить уже меня саму. То желудок отказывался принимать любую пищу, и я часами торчала в туалете, то внезапные упадок сил, то начинала злиться, что прежде было мне несвойственно… Впрочем, последнее могло быть и закономерным итогом затянувшейся нервотрепки.