– Ну, на этот счет нет никаких правил, – тихо сказал Джейми и, сняв очки, завернул их в платок и положил в спорран. – Ты же знаешь, что я время от времени делаю это по утрам. Хотя я сомневаюсь, что он сейчас совокупляется. Я попросил его проверить, владеет ли этим борделем до сих пор мадам Жанна – она знает больше последних сплетен, чем кто-либо в Эдинбурге, и рассказ о них не отнимет у нее много времени. Если она еще работает там, я схожу к ней днем.

Мне не особо нравилось, что Джейми пойдет на тет-а-тет с элегантной француженкой, которая некогда была его партнером в контрабанде виски, но если так мы сэкономим время…

– А где, по-твоему, будет Энди Белл в десять утра?

– В кровати, – тут же ответил Джейми и добавил с усмешкой, заметив выражение моего лица: – Спать он будет. Печатники, как правило, люди общительные и по вечерам собираются в тавернах. Я не знаю ни одного, который бы вставал рано, – разве что у него дома младенец, страдающий коликами.

– Собираешься вытащить его из кровати? – спросила я, шагая шире, чтобы держаться наравне с Джейми.

– Нет, мы подойдем к нему, когда он будет обедать в таверне «У Мобри». Он ведь гравер, ему для работы нужен свет, так что он просыпается в полдень. И чаще всего обедает в «У Мобри». Сейчас я всего лишь хочу посмотреть, не сгорел ли его магазин. И пользуется ли этот мелкий жулик моим печатным станком.

– Ты говоришь так, словно он пользуется твоей женой, – заметила я, удивляясь его мрачному тону.

Он хмыкнул, признавая, что понял шутку, но не находит ее смешной. Я и не подозревала, что он так трепетно относится к своему печатному станку – а с другой стороны, он ведь был разлучен с ним почти двенадцать лет. Неудивительно, что его любящее сердце так сильно бьется при мысли о воссоединении со старым другом, мысленно потешалась я.

Впрочем, возможно, он всего лишь боится, что магазин Энди Белла сгорел. И не зря боится – его собственный магазин сгорел двенадцать лет назад. В подобных заведениях особенно легко возникает пожар – из-за открытой печи для изготовления литер и огромного количества бумаги, чернил и прочих легко воспламеняющихся веществ.

Мой желудок тихо заурчал, словно предвкушая обед в «У Мобри». Наше последнее – и единственное – посещение этой таверны оставило у меня приятное впечатление: вкуснейшие тушеные устрицы с великолепным охлажденным белым вином и прочие радости желудка.

Хотя до обеда еще далеко: это рабочие открывают свои судки с едой в полдень, а светские эдинбуржцы обедают в три часа. «Может, удастся купить пирог у уличного торговца, чтобы заморить червячка», – думала я, подстраиваясь под шаг Джейми.

Магазин Эндрю Белла, к счастью, оказался на месте. Дверь была закрыта от сквозняков, но мы позвонили в колокольчик и вошли. Средних лет мужчина в рубахе с закатанными рукавами и фартуке поднял на нас взгляд от корзинки с обломками металла, которые перебирал.

– Добрый день, сэр, мадам, – доброжелательно сказал он, и я сразу поняла, что он не шотландец. Или, по меньшей мере, рожден не в Шотландии: в его голосе проскальзывал протяжный английский акцент выходца южных колоний Америки. Джейми тоже услышал его и улыбнулся.

– Мистер Ричард Белл? – спросил он.

– Это я, – удивленно отозвался мужчина.

– Джеймс Фрэзер, к вашим услугам, – вежливо сказал Джейми и поклонился. – А это моя жена Клэр.

– К вашим услугам, сэр, – не менее вежливо поклонился в ответ озадаченный Белл.

Джейми достал из кармана пачку писем, перевязанную розовой лентой.

– Я привез вам известия от вашей жены и дочерей, – без экивоков сказал он, передавая пачку Беллу. – Если нужно, могу отправить вас домой.

Лицо Белла вытянулось, побледнело – я испугалась, как бы он не потерял сознание, но он лишь схватился за прилавок.

– Вы-вы… домой? – ахнул он. Он прижал письма к груди, затем положил их и его прорвало: – Как… как она… Моя жена. У нее все хорошо? – запинаясь, спросил он и, склонив голову, посмотрел на Джейми с испугом: – Как они там?

– Когда я видел их в Уилмингтоне, все были здоровы, – заверил его Джейми. – Их весьма расстраивала разлука с вами, но в остальном у них все хорошо.

Белл отчаянно пытался взять себя в руки, но так и не смог сказать ни слова. Джейми наклонился над прилавком и тронул мужчину за руку.

– Иди и прочти письма, приятель, – предложил он. – Наше дело подождет.

Белл лишь беззвучно открывал рот, не в силах что-либо сказать, потом кивнул и, развернувшись, ушел в заднюю комнату.

Я вздохнула, и Джейми с улыбкой посмотрел на меня.

– Хорошо, когда что-то получается как надо, правда? – сказала я.

– Еще не получилось, но получится. – Он достал из споррана очки, водрузил их на нос, поднял откидную доску и зашел за прилавок. – Это мой станок! – обвиняющим тоном воскликнул он, обходя вокруг здоровенной штуковины и нагнувшись над ней, словно атакующий ястреб.

– Поверю тебе на слово, но откуда тебе знать, что это именно он? – Я осторожно подошла к нему, стараясь не задеть юбками перепачканный чернилами станок.

– Вообще-то на нем стоит мое имя, – наклонившись и указывая на что-то, ответил он. – По крайней мере, часть его.

Перегнувшись через станок, я увидела брусок с выбитым на нем именем «Алекс Малкольм».

– Он, похоже, в рабочем состоянии, – отметила я, выпрямляясь и разглядывая развешанные по комнате плакаты, листы со стихами и прочие образчики печати.

Джейми хмыкнул, но, проверив движущиеся части станка, неохотно согласился. Однако по-прежнему выглядел недовольным.

– Я, между прочим, платил этому жулику за то, чтобы он хранил мой станок!

Я разглядывала столы у стены, на которых лежали книги и брошюры для продажи. «Энциклопедия Британника», гласила надпись на одной из них, и ниже было напечатано «Лауданум». Я открыла ее.

«Настойка опия, или жидкий лауданум, известная также как «thebaic tincture», готовится так: нужно взять две унции опиума, по одной драхме корицы и гвоздики, пинту белого вина, смешать их и выдержать неделю в прохладном месте, а затем профильтровать через бумажный лист.

В настоящее время опиум высоко ценится и является самым необходимым из простых лекарств. Используемый снаружи, он смягчает, снимает напряжение и распаивает, а также способствует истечению гноя. Если долго держать его на коже, он вызывает выпадение волос и провоцирует зуд, особо нежную кожу может разъесть и вызвать появление волдырей. Иногда при наружном применении может унять боль и даже вызвать сон, но его ни в коем случае нельзя наносить на голову, особенно на швы – последствия могут быть ужасны, вплоть до смерти. Принятый внутрь, опиум исцеляет от меланхолии, облегчает боль и погружает в сон, нередко останавливает кровотечение, а также вызывает потливость.

Безопасной считается дозировка до грана…»