Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Внук ученого талмудиста Соломона Бубера в Галиции (§ 11), Мартин Бубер (род. 1878) еще в студенческие годы в Вене был вовлечен в сионистское движение, затем принимал активное участие в конгрессах партии и в ее органе «Die Welt». Близость к кругу политических сионистов в резиденции Герцля не помешала, однако, молодому талантливому публицисту проложить свой путь в сионизме. Он сделался двойником Ахад-Гаама в Германии, но и тут он не копировал творца духовного сионизма, а создал свой особенный, приноровленный к мировоззрению тоскующих по духовному Сиону на Западе. Далекий от эволюционизма и историзма Ахад-Гаама, который не связывал свой духовный сионизм никакими религиозными императивами, Бубер видел в нем религиозную проблему. Он ставил вопрос так: в голусе душа еврея раздвоена между родным и чужим элементом, сионизм должен эту раздвоенность превратить в цельность, но такое обновление духа или, точнее, «превращение» («Umwandlung») должно быть «абсолютным», как было, например, в XVIII веке при возникновении хасидизма. Недостаточен духовный центр в Сионе, испускающий культурные лучи на диаспору, а необходимо озарение каждой индивидуальной души через идею Сиона, как идею цельного еврея. Иудаизм есть «духовный процесс», который совершается в каждую данную эпоху и в настоящий момент должен привести к новому национально-религиозному откровению. В своих «Трех речах о еврействе» («Drei Reden über das Judentum», 1911) и в ряде статей Бубер пытается объяснить свою несколько туманную и иррациональную доктрину. В борьбе Разума с Мифом в иудаизме нужно, по его мнению, отдавать предпочтение мифическому элементу, как это в свое время сделал хасидизм, спасший народную душу от книжного раввинизма. Углубившись в изучение хасидской письменности, Бубер открыл там сокровища глубочайшей религиозности. Он перерабатывал и издавал в стилизованном немецком переводе «Сказки рабби Нахмана Брацлавского» (1906) и «Легенды Баалшема» (1907), раскрывая перед читателями образы цадиков, с которыми верующие советуются о каждом шаге в жизни. В этом хасидском мире, который он и непосредственно наблюдал в Галиции, устарели только формы, но сущность, перемещенная в новую форму, может внести живительную струю в современный иудаизм. Так возник неохасидизм, сделавший Бубера чем-то вроде вероучителя для группы интеллигентов в Германии, искавших возврата к Богу Израиля. Это направление проводилось в сборнике «Vom Judentum», изданном в 1913 г. студенческим кружком «Бар-Кохба» в Праге, ас 1916 года в берлинском журнале Бубера «Der Jude» (с участием Ганса Кона, Гуго Бергмана, Адольфа Бема, Роберта Вельтша, Арнольда Цвейга, Макса Брода и других писателей «молодой Палестины» новой формации).
Система Бубера заключалась не в установлении определенных философских догматов религии, как у рационалиста Когена, а в возрождении религиозности в связи с идеологией сионизма. Полемика между Бубером и Когеном по поводу вышеупомянутой статьи последнего «Религия и сионизм» только углубила пропасть, которая отделяла старого миссиониста от нового духовного мессианиста. Коген, писавший свой ответ Буберу под угаром охватившего Германию военного патриотизма, еще резче подчеркнул в нем свой культ государственной нации, в особенности германской («Все германские умы являются пророками гуманности», — воскликнул он с пафосом, забыв о Лютере, Трейчке и Дюринге) и решительно отмежевался от еврейского национализма, даже духовного. Коген умер весною 1918 года, за полгода до крушения того германского национального государства, которое он так возвеличивал как родину высшей духовной и этической культуры. Он, к счастью, не дожил до возникновения гитлеровской Германии, в которой исчезли «пророки гуманности»: это разбило бы сердце благородного идеалиста. Его посмертный труд «Религия разума по источникам иудаизма» («Die Religion der Vernunft aus den Quellen des Judentums», 1919) должен был, по мысли автора, служить новым «Путеводителем блуждающих», но религиозная философия новокантианца была столь же далека от источников иудаизма, как аристотелевская философия Маймонида, и вдобавок сильно запоздала для поколения, воспитанного в духе научного эволюционизма.
Культурная борьба кипела в германском еврействе в годы, предшествовавшие мировой войне. Старый ассимилятор Людвиг Гейгер воевал с сионистами в редактируемой им берлинской «Allgemeine Zeitung des Judentums» и договорился до утверждения, что сионисты не заслуживают гражданских прав в Германии. В 1913 г. «Централферейн немецких граждан иудейского исповедания» принял резолюцию об исключении из союза тех членов, которые «отрицают немецкое национальное чувство и национально чувствуют себя только евреями». Даже умеренный Мартин Филиппсон в своей «Новейшей истории еврейского народа» назвал идею еврейской национальности «бессмыслицей» («ein Unding»). Колебания национальной идеологии замечались даже среди сионистов; многие полагали, что членом своей нации еврей может чувствовать себя только в Палестине, а в Германии он вправе ассимилироваться с господствующей нацией, культуру которой он усвоил. Известный экономист Франц Оппенгеймер развивал в официозе сионистской партии мысль, что для западных евреев обязательно лишь сознание еврейского происхождения (Stammesbewusstsein), а не национальное сознание (Volksbewusstsein), которое присуще только восточным евреям, ведущим еще национальную жизнь. Здесь смотрели как на чудаков на редактора «всееврейского» журнала «Фрейштатт» в Берлине, Фрица Кауфмана, и его сотрудников (Н. Бирнбаум и др.), которые с 1913 года пропагандировали в Германии идею голусного автономизма.
Натан Бирнбаум продолжал свою борьбу за еврейскую национальную политику и, в частности, за права идиша в Галиции и Буковине. Статьи его от этого времени (собранные в его «Ausgewählte Schriften», том II, Черновиц, 1910) принадлежат