языке. В конференции участвовали, кроме назван­ных инициаторов, известные писатели Шолом Аш, Номберг и Житловский. Радикалы идишизма, преимущественно представи­тели Бунда, требовали признания народного языка единственным национальным языком, между тем как умеренные, в том числе и наиболее видные писатели, предлагали признать его только рав­ноправным с древнееврейским языком. Одержало верх последнее мнение, и конференция приняла резолюцию о признании идиша одним из двух национальных языков («eine nationale Sprache», а не «die nationale Sprache»).

Русское правительство эпохи реакции с тревогою смотрело на рост национально-культурного движения в еврействе и пыталось остановить его, как оно это делало по отношению к однородным движениям украинскому и польскому. Министр Столыпин в цирку­ляре к губернаторам указывал, что культурно-просветительные об­щества инородцев содействуют пробуждению в них «узкого нацио­нально-политического самосознания» и ведут к «усилению нацио­нальной обособленности», а потому всякие общества украинцев и евреев, учрежденные с такою целью, должны быть запрещены. Ле­том 1911 года были закрыты по распоряжению правительства «Ев­рейское литературное общество» в Петербурге и все его 120 отделе­ний в провинции, которые развили особенно интенсивную деятель­ность по устройству библиотек, курсов еврейского знания, публич­ных собраний и лекций. Однако погром, направленный против ев­рейской духовной культуры, не так скоро достиг цели, как обычные легальные и уличные погромы. Несмотря на все притеснения, куль­турная работа продолжалась в различных обществах и нелегальных кружках.

Продолжался и тот литературный ренессанс, который начался в России в конце XIX века и был лишь временно прерван бурею революции. Параллельно шло развитие еврейской литературы и прессы на русском и обоих еврейских языках. Общественное ожив­ление сказалось в росте периодической печати. Наряду с крупны­ми еженедельниками на русском языке («Новый восход», «Рассвет» и «Еврейский мир» в Петербурге) выходили ежедневные газеты на древнееврейском («Гацефира» и «Гацофе» в Варшаве и «Газман» в Вильне) и ежемесячник «Гашилоах» в Одессе. В это время впервые разрослась пресса на идише: «Фрайнд» в Петербурге, «Гайнт», «Момент» и другие ежедневные газеты в Варшаве, имев­шие десятки тысяч читателей. Выдвинулся ряд талантливых пуб­лицистов, которые часто вопросы дня связывали с высшими про­блемами еврейства. Еще откликался на эти вопросы Ахад-Гаам, который своим ясным, спокойным словом смирял буйство ради­кального политического сионизма, но в своем увлечении гебраиз­мом не был в такой же мере чуток к росту народной «идишистской» культуры и вообще к задачам голусного автономизма (его

статьи «Отрицание голуса», «Спор языков» и другие, 1909-1910). Односторонним гебраистом был редактор «Гашилоах» Иосиф Клаузнер, который, кроме публицистики и литературной кри­тики, работал еще в области еврейской истории и впоследствии перенес туда центр своей деятельности. В то же время в статьях «Рассвета» гремели максималисты сионизма и крайние «отрица­тели голуса» Абрам Идельсони Владимир Жаботинский, луч­ший пропагандист сионистской партии. Резко враждебен сиониз­му был социал-демократический Бунд, пресса которого преследо­валась цензурой и часто импортировалась нелегально из-за гра­ницы. Эта партия имела своего даровитого публициста в лице Вла­димира Медема (ум. 1923). Сын еврейского военного врача в Минске, окрещенный при рождении, он в студенческие годы вер­нулся к своему народу, вступил в Бунд и впоследствии усвоил ев­рейский народный язык. В своих статьях на русском языке и на идише Медем сначала развивал идею «нейтрализма» в споре меж­ду националистами и ассимиляторами (1906), но позже он напеча­тал статью «Tiefer im Leben» (варшавская газета «Лебенсфраген», 1916), где признался, что «логика общественной жизни, более силь­ная, чем логика человеческой мысли», убедила его в необходимо­сти активной борьбы за национально-культурную свободу, по­скольку это составляет потребность еврейских масс. Равнодей­ствующая линия между этими направлениями проходила в пуб­лицистике «Фолкспартей» и других демократических групп (журналы «Еврейский мир» и «Ди идише Вельт», где участво­вали С. Ан-ский, И. Эфройкин, С. Нигер, М. Ратнер, А. Пе­рельман и др.).

В художественной литературе появилось много новых сил ря­дом с прежними. Еще очаровательно пела муза Бялика, первое со­брание стихов которого (1910) имело огромный успех как в еврей­ском оригинале, так и в русском переводе Жаботинского. Фалан­га даровитых молодых поэтов (Залман Шнеур, Яков Каган, Яков Фихман, Давид Шимонович и др.) напоминала, что вто­рая юность еврейской музы еще не кончилась. В художественной прозе с древнееврейским соперничал идиш. Абрамович-Менделе занимался ликвидацией своей жизненной работы на обоих язы­ках; Перец все более впадал в символизм (драмы «Ди голдене кейт», «Байнахт афн алтен Маркт»); юморист Шолом-Алейхем достиг наибольшей популярности именно в эти годы, когда появилось собрание его старых и новых произведений. Талант Шолома Аша развернулся в годы, последовавшие за революцией. Его драмы име­ли шумный успех на еврейской и на русской сцене («Moschiach’s Zeiten», «Der Gott fun nekomme», «Jüchuss» и др.), а его бытовые новеллы составляли дополнение к его эпосу еврейского местечка (§ 39). Новеллист Гирш Номберг (ум. 1928) рисовал жизнь ев­рейской полуинтеллигеции в отсталой русской Польше («Флигель­ман» и др. повести), но потом перешел к газетному фельетону на общественные темы. Короткие эскизы Авраама Рейзена из ев­рейского быта напоминают манеру русского новеллиста Чехова. Давид Бергельсон дебютировал бытовою повестью «Arum Woksal» (1909) и затем писал психологические романы, изобра­жающие типы «мечтателей гетто» на Украине («Noch Alemen», 1913 и др.).

Среди этих писателей, вышедших прямо из еврейских местечек, появилась вдруг фигура Ан-ского (псевдоним Семена Рапопорта, 1863-1920), который многие годы провел за границей, в политичес­кой эмиграции, и вернулся в Россию в революционный 1905 год. Этот социалист-революционер превратился в пламенного еврейского на­родника, перешел от русской повести к еврейской, стал писать на идише и собирать материал по еврейскому фольклору (в 1912-1913 гг. он организовал для этой цели особую экспедицию по «черте осед­лости»). Под влиянием Переца он перешел от реалистической по­вести (автобиографический роман «Пионеры», поэма на идише «Ашмедай» и др.) к символической драме и незадолго до смерти написал свою хасидскую драму «Дер Диббук», которая вскоре сде­лалась популярнейшею пьесою еврейского художественного теат­ра. Одновременно развилась и литературная критика. Сначала Баал-Махшовос (врач Изидор Эльяшев из Ковны, 1873-1924), а потом Самуил Нигер (Чарный) сделались истолкователями нового литературного творчества в духе лучших традиций евро­пейской художественной критики.

Началось движение и в области еврейской науки. «Еврейское историко-этнографическое общество» в Петербурге издавало тома «Регест», или свод материалов по истории русских евреев, а в сво­ем журнале «Еврейская Старина» (ред. С. Дубнова) давало ряд ис­торических и этнографических исследований. Статьи по новейшей истории русских евреев печатались также в сборниках «Пережитое» (1908-1912, четыре тома под редакцией С. Гинзбурга). Выдвинулся ряд исследователей в этой области: Юлий Гессен по истории пра­вового положения русских евреев, Израиль Цинбергпо истории еврейской литературы, М. Соловейчик по библейской критике. В Га­лиции усердно исследовали историю польских евреев: Меир Бала­бан, автор крупных монографий об общинах Львова и Кракова и многочисленных статей о