Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спустя где-то неделю, мне всё-таки удалось взять у Вани реванш: мы как-то о чём-то начали ругаться, и я, будучи уже подготовленным, первым ударил его кулаком в лицо. Он тоже заплакал. Наш счёт стал 1:1. И с тех пор мы никак особо не пересекались.
* * *
Астана встретила меня совсем безлико. Истерику устраивать она не стала. Мы с ней в совместной жизни через это уже много раз проходили, и она прекрасно понимает, чем это всё может закончиться. Тем не менее я не увидел даже намёка на воодушевление в её лице. Она смотрела на меня своими холодными, слякотными глазами. Затем она повернула свой взгляд в сторону, как бы спрашивая: «Ну и где ты пропадал? Опять шлялся с той итальянкой?». Я не смог выдавить из себя ни слова. Потому что понимал, что сам накосячил. Какое-то время мы просто смотрели в разные стороны, отвернувшись друг от друга. Но так больше не могло продолжаться. Я слишком сильно скучал по ней. Моя гордость, грациозно парившая над Ишимом, резко спикировала вниз и приземлилась в лужу грязи. И вот мы уже вовсю тепло обнимаемся, будто пару минут назад ничего и не было. Прохожим людям казалось, что я спятил, при виде того, как я заключал в свои объятия светофорный столб посреди оживлённого проспекта Республики. Нет, я обнимал не столб, я обнимал Астану. Здравствуй, родная!
* * *
Я люблю, когда на улице уже давно потемнело, и меня вдруг охватывает спонтанное желание выйти погулять — и я быстро одеваюсь и выбегаю на улицу, вижу, как гуляют люди, и почему-то слегка улыбаюсь, мол, в какой-то степени единомышленники.
Астанинский осенний воздух идеально сочетает в себе сухость и прохладу. Он выветривает застоявшиеся и ненужные мысли из подкорки.
Далее встаёт немаловажный вопрос: с музыкой или без? В этот раз решил надеть наушники. Ибо музыка успокаивает. И вот начинается вечерний или, скорее, ночной променад. Я шагаю и смотрю на небо. Звёзд мало, горит ярко только одна, назовём её условно Марсом. А потом вдруг глаза натыкаются на огромный круглый уличный фонарь, обделанный матовым покрытием. Но где железный столб, на котором он должен держаться? Его нет. И только теперь я понимаю, что это луна. Кажется, она сегодня специально спустилась так низко и так близко ко мне, чтобы о чём-то со мной поговорить. Но нет, молчит. Прогулка продолжается. Я углубляюсь снова в свои мысли и так до тех пор, пока не почувствую, что пора разворачиваться назад и идти домой. Зайдя в дом, я подумаю «как здесь душно!» и пооткрываю окна. Я воткну смартфон в розетку и снова упаду в объятия соцсетей.
* * *
Я гулял один по ночной аллее в парке и вдруг обратил внимание на загадочное расположение фонарных столбов. Это были совершенно новые фонари, и на голове каждого из них красовалась паутина. Я замер. Вдруг почувствовал, что стал частью некой сакральной геометрической фигуры, состоящей из фонарных столбов, меня и этих паутин. Казалось, если я сдвинусь ещё хоть на миллиметр, вся эта изумительная конструкция, исполненная космической гармонии, вмиг разрушится, исчезнет. Среднего размера паучок воодушевлённо карабкался к пойманной мошке, совершенно не осознавая, что в шести метрах от него существует точно такой же мир, с таким же пауком, такой же паутиной и мошкой. Все эти маленькие миры выстроились ровным рядом, на расстоянии шести метров друг от друга. Полная луна озаряла дорожку аллеи. Подул лёгкий ветерок. Я почувствовал аппетитный запах свежесваренной кукурузы, что продавал робкий подросток неподалёку. Люди проходили мимо меня и о чём-то весело разговаривали. Я не мог даже шелохнуться…
* * *
Видите вон то большое дерево, одетое в пышную зелёную листву? Это самый старый дуб в роще. Когда мне было около восьми лет, я часто приходил сюда с отцом. Он поднимал меня, чтобы я мог ухватиться руками за толстую ветку, и засекал время, пока я висел. Здесь мы гуляли допоздна, разговаривая на самые разные темы. Отец своими историями старался привить мне качества порядочного человека: доброту, честность, справедливость, сострадание.
Я всегда слушал его очень внимательно, пытался думать над тем, что он говорил, делать выводы.
Я задавал много вопросов, и на все он старался отвечать максимально честно и открыто. Отец воспринимал меня как равного себе индивидуума, и на меня это производило большое впечатление. Настолько большое, что всё моё представление о мире было бы сейчас совершенно другим, если бы не его отношение ко мне. Отец учил меня, что нужно стараться уважать мнение каждого человека, пытаться мысленно войти в его положение. «Самое неправильное, — говорил он, — это делить людей на «достойных» и «недостойных», на «крутых ребят» и «неудачников». Так поступают только люди, склонные к преступности. По их мнению, человек, которого обокрали — это дурачок, который не проявил достаточной смекалки. А вор — это изворотливый, шустрый трюкач, ловким приёмам которого следует восхищаться. Но их мнение ошибочно, потому что вор не может быть уважаемым среди хороших людей. Никогда ни у кого ничего не укради, сын. Не бери чужого, даже самую малость. Ты понял меня? Лучше прослыть слабым, бесхитростным простаком, но сохранить порядочность и честность».
Эти слова я запомнил на всю жизнь.
* * *
У меня очень нехилая страсть к гитарам, а точнее к электрогитарам. Когда я вижу электрогитару вживую, меня бросает в лёгкую дрожь восхищения этим божественным инструментом, звуки которого делают массаж моим ушам на протяжении многих лет. В прослушивании — я профессионал. Но в игре — я ноль. Абсолютно не умею играть ни на простой, ни на, тем более, электрогитаре. У меня