Она для вида заняла четыреста рублей. На самом деле у нее давно уже не было проблем с деньгами Егор оказался неожиданно щедрым и подкидывал ей то сто долларов, то двести. По размеру этих подачек Оксана понимала, что он неплохо поживился на предыдущих ограблениях. И что сама она должна была получить намного больше. Она попробовала попросить у Егора денег, но он ей отказал: «Ты больше ни черта не делаешь, за что тебе платить? Ходи в свой театр и заткнись!»

Ключи Ватутин сделал в присутствии дочери. Однако когда она взяла две связки и сравнила их, то сразу обнаружила, что копии никуда не годятся. Это было видно даже ее малоопытному глазу. Она приняла самостоятельное решение, которое потом сильно повлияло на ее судьбу. Девушка подкинула Мулевину копии ключей. Только переменила брелок, тут же, в подвале, на глазах у отца. Настоящую связку она оставила у себя. Позже Егор по телефону просил ее отдать ему ключи, но она отказала, заявив примерно следующее — ты все сделаешь сам, а мне ни гроша не дашь. Он согласился на то, чтобы ключи пока остались у нее. Оксана тоже полностью одобрила ее предусмотрительность — девушки иногда созванивались и обсуждали свои планы.

Приближалась премьера. Идеальное время, чтобы исчезнуть из дома на пару дней как минимум. Ольга уже успела отвоевать у родителей разрешение на эту отлучку.

Сказала, что будет жить у подруги. За это время она должна была изучить всю квартиру Мулевина и найти способ, как открыть сейф. Или хотя бы убедиться, что в нем есть что-то ценное. Егор предполагал, что в самом крайнем случае просто пробьет стену, в которую вмонтирован сейф, и увезет его целиком на машине. В конце концов, это же просто перегородка, хоть и толстая. А в новом доме часто стоит грохот — никак не закончатся бесконечные перепланировки и ремонты. Никто не обратит внимания.

План был во всех отношениях хорош — так простодушно сказала Оксана. Но с самого начала многое пошло не по плану. Четырнадцатого и пятнадцатого Ольга ей еще звонила — с Егором было уговорено связи не держать, поскольку у него не было своего телефона. Разговор мог подслушать вахтер. Шестнадцатого Ольга должна была объявиться и рассказать о результатах Егору. Но она исчезла и никак не давала о себе знать. Оксана знала телефон Мулевина, но звонить туда не решалась — это могло их выдать. Вечером того же дня она обнаружила, что велосипед пропал из подвала. Дощатая хлипкая дверь была взломана. Оксана пыталась навести справки во дворе, и какая-то старуха рассказала ей, что видела мальчишек, которые вдвоем уехали со двора на красном велосипеде.

Оксана переживала — она знала, что Ольга очень привязана к своей новенькой машине. Но девушка решила, что ограбление все-таки возместит ей ущерб.

Следующие три дня ничего им не принесли. Ольга молчала. Егор рвал и метал, он не понимал, что могло случиться. Велел Оксане все-таки позвонить Мулевину. Она так и сделала, но трубку никто не взял.

И только двадцатого мая Ольга наконец объявилась.

Она позвонила Оксане. Каким-то странным голосом сказала, что теперь она на свободе и что продолжать не хочет Оксана пыталась с ней поговорить, по Ольга сказала, что сама позвонит Егору, и вскоре бросила трубку. Девушка тогда решила, что Ольга очень переживает, что премьера прошла без нее. Она с трудом согласилась на это условие, когда они составляли план проникновения в квартиру.

Оксана успела сказать Ольге по телефону, что на третьем спектакле та обязательно будет играть роль призрака. Та ответила: «Мне это уже не нужно».

Тогда же, двадцатого, Ольга позвонила Егору. Она сказала, что все рухнуло, Мулевин застукал ее возле сейфа и на несколько дней запер в квартире с включенной сигнализацией. Она даже воды попить не могла, хотя кухня была рядом. Если бы она вышла из спальни — сработала бы сигнализация. Егор обругал ее дурой и велел отдать ключи. Та отказалась. Она была почти в невменяемом состоянии и все время твердила: «Перестань, это надо бросить, нас всех поймают, он же на меня будет думать!» Сказала, что теперь идет домой. Что позвонит сама и просила ей на дом не звонить. Она плакала, когда вешала трубку. Егор был в ярости. Он только успел крикнуть, что, если она не отдаст ключи, не перестанет дурить — он разберется с ней по-своему. А также с ее сестрой! Про Милену он знал уже многое — Ольга всюду таскала с собой фотографию сестрички и рассказывала о ней, с любовной усмешкой повторяя, что та очень хочет выглядеть взрослой.

Об этом Балакиреву рассказывала Оксана. Но что случилось ночью двадцать третьего мая, почему Ольга пошла в Измайловский парк, почему погибла — она сказать не могла или не хотела. Также она утверждала, что понятия не имеет ни об ограблении Мулевина, ни о его убийстве, ни о том, что на самом деле случилось с Ириной Гульчук, ее любимой режиссершей. Она утверждала, что никогда не бывала у нее дома, даже не знала, где живет Гульчук. Девушка плакала, пряча опухшее лицо в ладонях, и жалобно повторяла: «Этого я не знаю, сами у него спросите!»

Егор Сакулин от всего отпирался. Он утверждал, что никогда не общался с Ольгой Ватутиной, что даже не знал, что сантехник Ватутин — ее отец. Своего знакомства с Оксаной не отрицал — их многие видели вместе в общежитии. Но присвистывал, поворачивая палец у виска: «Это же ненормальная! Актриса! Она вам наговорит!»

— Почему же вы пытались задушить Милену Бог, если не знали ни ее саму, ни ее сестру? — спросил Балакирев. — Девочка все еще находится в больнице. Правда, теперь она может говорить и утверждает, что опознала вас. Мы показали ей фотографию.

— Да никто ее не душил!

— Галина Никитина, значит, перепутала? Это не вы накинули девочке удавку?

— Да Галина пьяная была, мало ли что ей привиделось! А я просто подошел посмотреть, что с девчонкой, почему она там валяется на досках…

— Как вы вообще оказались за кулисами?

— Через запасной вход прошел. Там всех пускали, если скажешь, что на спектакль. В тот день было бесплатно. Я хотел посмотреть, как Оксанка играет. Мне Галина сказала, что у них последний спектакль. Любопытно стало.

Сама Никитина попеременно впадала то в ярость — когда дело касалось Егора, то в тупое отчаяние — когда речь заходила об ее дочери. Она говорила, что сама во всем виновата, что слишком много работает, на дочку нет времени… Но откуда же она могла знать, чем та занимается!

— Егора я убью, если вы его не посадите, — предупредила она, и блеск в ее глазах говорил о том, что женщина ничуть не преувеличивает. — Испортил девчонку, втянул ее в эту уголовщину. Только одно я вам скажу — она не могла никого убить! Украла, может, по несознательности… Вы, ради бога, имейте снисхождение! Безотцовщина, некому было ее воспитывать. Молодая, красивая, пожить ей хочется, а что я могла дать? Только на хлеб да молоко…

Только через два дня бывший комендант согласился говорить. Это произошло, когда ему устроили две очные ставки в один день — с Миленой и Оксаной. Девочка, которая уже вышла из больницы, присутствовала на ставке вместе с матерью. Алла выглядела совершенно ошеломленной, с ужасом слушала свою дочь. Та заявила, что она действительно встретилась с этим самым человеком по его просьбе, чтобы передать ему ключи, оставленные покойной сестрой. Что сестра этого человека боялась и, наверное, знала, что тот ее убьет. Что больше она никогда в жизни с ним не виделась. Последний раз — на спектакле.