И он позвал нас, а я был с другим нашим еще сотрудником, к себе в загородный дом и стал рассказывать о своем участии в атомном проекте. Мы приехали в 11 утра к нему, а уехали в час ночи. Настолько увлекательно было. Я потом с ним встречался еще на международных конференциях. И у нас была такая приязнь друг к другу, и он мне очень много рассказывал. Почему он Николай Василич? Он родился в Петербурге. Его отец Вильгельм, ставший Василием, был работник на фирме «Сименс-Шуккерт», один из ведущих. Он женился на православной, на дочери очень известного врача в Петербурге по фамилии Коган, но принявшего православие, и отец его тоже принял православие. Он был крещен во Владимирском соборе, отец его стал Василием, и он Николай Васильевич Риль. Он у нас жил до 1921-го года. Он учился у нас на электромеханическом факультете Политехнического института и в 1921-м году уехал в Германию. Он отказался от профессорства в Берлине и пошел работать на фирму, которая занималась люминесцентными материалами, и Николаю Васильевичу Рилю принадлежит в мире первый патент люминесцентных ламп, который он передал фирме «Оскар». Во время войны он блестящий физик и материаловед, прежде всего он занимался очисткой металлического урана в немецком атомном проекте. В 1945-м году, как он вспоминал и рассказывал, к нему пришли два полковника. Полковники были Георгий Николаевич Флеров и Лев Андреевич Арцимович.

В Германии, в которой только что закончилась война, разговаривать со штатскими никто бы не стал, поэтому почти все становились полковниками. Им давали полковничью форму, потом это все отбиралось. Пришли два полковника Флеров и Арцимович и сказали, что нам нужно побеседовать. И пригласили его на следующий день в Берлин на дискуссию. И, как позже писал Николай Васильевич Риль в своих воспоминаниях, дискуссия затянулась на десять лет.

Я у него много раз спрашивал, Николай Василич, а скажите мне, вас в плен взяли и заставили или вы добровольно поехали работать и участвовать в нашем атомном проекте? Николай Васильич мне отвечал всегда одинаково: «я работал по контракту». Николай Васильич внес очень существенный вклад в создание нашей атомной бомбы. Он занимался очисткой металлического урана. Работал в городе Электросталь. Встречался и общался очень много с Берией. Всего где-то принимало участие в нашем атомном проекте триста немецких специалистов. Когда успешно испытали атомную бомбу, было большое награждение. Лауреатами Сталинской премии стали фон Арденне, Тиссен, Штейнбек. А Героя Социалистического Труда получил только Николай Васильевич Риль, и он не только получил Героя Социалистического Труда, он получил автомобиль, он получил ковер-самолет. Ковер-самолет – это значит право бесплатного проезда для него самого, жены и несовершеннолетних детей до совершеннолетия по всей территории Советского Союза воздушным, железнодорожным и пароходным транспортом первого класса или в каютах «люкс» и так далее. И он получил дом в Москве в личную собственность и дачу в Жуковке.

Дом в Москве он получил недалеко от Курчатовского института, и позже в этом доме жил Анатолий Петрович Александров, когда Риль уехал. И как-то у Анатолия Петровича вечером мы обсуждали разные проблемы, и Анатолий Петрович сказал про Риля: «Ну, Жорес, конечно, он был пленным», потом еще подумал немного и добавил, «но он был свободным, а мы были пленными». Николай Васильевич Риль о своем участии в атомном проекте рассказывал очень много. У него много ярких событий в жизни, его работы 35-го, 38-го годов по люминесценции стали классическими, и он сделал себе мировое имя на этом деле. Но для него 10 лет в СССР и участие в атомном проекте были самыми дорогими и самыми интересными.

Он написал книгу «Десять лет в золотой клетке». По нашим оценкам, участников проекта, если бы не было Риля, мы бы, наверно, взорвали бомбу месяца на три позже. Риль считал, что, если бы не было его, мы б взорвали на полгода, может быть, на год позже. Он, кстати говоря, высоко ценил Лаврентия Палыча. Он говорил, что Лаврентий Палыч был блестящий организатор и блестящий администратор, и вообще ему можно было и возражать, и приводить доводы, и он был готов к этому. Готов слушать. Но, говорит, конечно, мы его безумно боялись, мы же знали, что он такое. В это время Берия не был министром внутренних дел, он был зампредсовмина, председатель спецкомитета. Просто возможности были у него, в том числе и в этом ведомстве.

Риль очень высоко оценивал работу Аврама Павловича Завенягина, который курировал немецких специалистов. А долго не получалось результатов, и однажды Аврам Павлович сказал Рилю, что вы знаете, я уже больше не могу вас защищать. Идет время, а результатов нет, начинают думать, что немцы саботируют. Тогда, говорит, я сделал следующую вещь, и больше никогда таких доводов не приводил. Мы привезли из Германии, он сказал, много материалов, некоего оборудования, которое захватили, в том числе резину для форвакуумных насосов, и резина эта кончилась. А для проекта атомного поручили делать шланги для форвакуумных насосов «Красному треугольнику», который, вообще-то, галоши делал, и они сделали так, что сечение было похоже на поросячий хвостик, а не нормальное круглое внутреннее. И я отрезал, говорит, кусочек этого шланга и принес Завенягину. Говорит, посмотрите, что нам дают. Тот забрал. Позже Риль узнал, что директор «Красного треугольника» получил срок. И я, говорит, понял, дальше, если у нас что не получалось, я никогда не сваливал на других, я всегда говорил, мы виноваты, мы в чем-то не разобрались.

А с Берией он рассказывал замечательный свой разговор, когда бомба была взорвана, и Риль получил Сталинскую премию первой степени и ковер-самолет, дачу и прочее, и все великолепно. А у Берии был всегда любимый вопрос – что вам мешает работать? И когда он очередной раз задал этот вопрос, я сказал: «Вы, Лаврентий Палыч». Он сказал: «Почему?» И я, говорит, тогда ему объяснил: «Я абсолютно понимаю, что такой проект, как атомный проект Советского Союза, атомный проект Манхэттенский, это сугубо секретные проекты и нужно соблюдать максимальную секретность, чтобы не знали не то что конкретных вещей, что получено там-то и там-то, но чтобы не знали вообще, что он делается. Но мы, когда мы сделали что-то и дальше мы передаем наш металлический уран очищенный, а до этого мы пользовались работами предварительными, мы должны знать целый ряд работ, выполнявшихся до нас, и мы должны рассказывать целый ряд вещей в последующем. Это повысит эффективность нашей работы. Слишком много построили вы закрытых перегородок, и они уже мешают работать. Лаврентий Палыч, выслушав его, сказал: „Хорошо, напишите ваши предложения“.» Я написал, и 90 процентов их было принято. Вот он показал, что встречался с Берией неоднократно и его как организатора и администратора очень высоко ценил.

Педантичным и аккуратным немцам поначалу было сложно работать в советских условиях, но постепенно они привыкли и натренировали русский персонал. Немцы справляли Пасху и Рождество, выпивали со своими русскими сотрудниками лабораторный спирт. Танцевали с местными девушками на танцплощадке. Первыми словами, которым они научились, были: «давай-давай», «на здоровье» и «заложить за воротник».

Клаус Тиссен рассказал нам о веселых сторонах жизни немцев в Абхазии:

С самого начала мы много праздновали, и было достаточно всего: вино, шампанское, водка, пиво. Пиво было очень плохое. Мы не могли его пить.