– Вы так это объясняете! А может, все совсем не так? Может, вы просыпались каждое утро в ужасе от того, что` местная еда с приправами от Джаспера творит с вашим телом и душой?

Бурдо нахмурился:

– Сэр, когда я впервые приехал сюда, я был тупой, необразованный ниггер. Теперь я – образованный чернокожий сантарогиец. И у меня больше нет иллюзий относительно…

– Значит, вы боролись?

– Да, я боролся. Но скоро осознал, как это глупо.

– Иллюзии?

– Да.

Если лишить человека иллюзий, подумал Десейн, возникнет вакуум. Чем он будет заполнен?

– Скажем так, – произнес официант, – раньше я разделял ваши иллюзии.

– Это нормально, когда человек разделяет иллюзии общества, – пробормотал Десейн. – Хуже, если он находится в плену собственных, оригинальных иллюзий.

– Отлично сказано, – кивнул Бурдо.

И вновь Десейн подумал о том, чем будет заполнен вакуум, оставшийся на месте иллюзий. И какие новые иллюзии разделяют сантарогийцы?

Он понимал, что сантарогийцы не отдают себе отчета в своей подсознательной агрессивности к чужакам, в том, что на поддающемся рационализации уровне создают для них всевозможные опасные ловушки. Большинство не отдает отчета, поправил он себя. Есть вероятность того, что Пиаже начинает это понимать. В конце концов, именно он направил сюда Бурдо. А Дженни? «Держись от меня подальше! Я люблю тебя!».

Десейн начинал видеть сантарогийцев в новом свете. Было в них нечто изысканно римское… и спартанское. Они были полностью замкнуты на самих себя – недружелюбны, необщительны, горды. Отрезали себя от любой возможности обмена идеями, которые могли бы… Он запнулся, вспомнив телевизионную комнату к гостинице.

– Та комната, что вы попытались спрятать от меня в гостинице, – произнес Десейн. – Комната с телевизорами…

– Мы не собирались прятать ее от вас, – возразил Бурдо. – В известном смысле мы прятали ее от самих себя… и от случайных чужаков. Есть нечто исключительно соблазнительное в той грязи, которая течет на вас с телеэкрана. Именно поэтому мы постоянно меняем наблюдателей. Но мы не можем игнорировать ваше телевидение. Это – ключ к внешнему миру и богам, которые им управляют.

– Богам?

Внезапно Десейн вспомнил свое сновидение.

– У вас там, снаружи, очень практичные боги, – сказал Бурдо.

– Что такое практичный бог?

– Это бог, который во всем соглашается с тем, кто ему поклоняется. Лучший способ избежать завоевания и гибели.

Десейн отвернулся от Бурдо и уставился на зеленый потолок. Завоевывать богов? Не с этим ли связано чувство разочарования, какое он испытывал во сне?

– Не понимаю, – пробормотал Десейн.

– Это потому, что вы по-прежнему пребываете во власти иллюзий, которые в ходу в вашем мире, – объяснил Бурдо. – Чужаки совсем не пытаются понять то, как устроена вселенная. То есть они говорят, что стараются, но, по сути, хотят ее только завоевать. Это видно по всему тому, что они делают. А боги – часть вселенной. Даже те, которых человек создал по образу и подобию своему.

– Если не можешь победить, присоединись и возглавь, – проговорил Десейн. – Чтобы не быть завоеванным, практичный бог вступает в согласие с теми, кто на него нападает?

– Вы весьма восприимчивы. Дженни совершенно права.

– Значит, чужаки нападают на своих богов?

– Отказ от смирения сама по себе уже есть форма нападения, – ответил Бурдо. – Вы ведь пытаетесь изменить своих богов, верно? А когда они с этим не соглашаются, вы их обвиняете во всем, в чем только можно обвинить.

– Все это вы узнаете из телевизора?

Бурдо рассмеялся:

– Из телевизора? Разумеется, нет, доктор Гил… Вы не станете возражать, если я вас буду так звать?

Десейн повернулся и встретился глазами с вопрошающим взглядом Бурдо. Возражать значило бы признать себя полным идиотом. Но Десейн чувствовал, что, согласившись, он сделает шаг назад, уступит позиции в важной битве.

– Поступайте, как вам угодно, – произнес он. – Только объясните, что вы думаете про телевидение.

– Это… это наше окно во внешний мир. В мир перманентной целесообразности. Этот мир и телевидение – одно и то же. И мы смотрим…

– Перманентной целесообразности?

Десейн попытался приподняться на локтях, но в его руках сразу запульсировала боль. Он упал на подушки, не отводя взгляда от Бурдо.

– Да, сэр. Внешний мир действует по принципу временной целесообразности, и вы должны знать это. Но все временное неизбежно становится постоянным. Ограниченный временны`ми рамками налог, ограниченных временны`х масштабов маленькая победоносная война, временное ужесточение мер, которые будут сняты, как только для этого возникнут условия… правительственное агентство, созданное на время этого ужесточения…

– То есть это вы узнаете из теленовостей?

– Не только из новостей, доктор Гил. Наши наблюдатели смотрят, а потом пишут подробные отчеты обо всем, что видят. Из них и ясно, что для чужаков телевидение и жизнь – одно и то же. – Бурдо помолчал несколько мгновений и продолжил: – Люди внешнего мира – зрители. Они хотят, чтобы в их жизни что-нибудь происходило, но единственное, что они для этого делают – нажимают кнопку. Затем устраиваются поудобнее в своих креслах и ждут, когда что-то в их жизни произойдет. Смотрят последнее шоу и выключают телевизор. А потом идут спать – тоже ведь форма выключения. Беда в том, что их шоу идет гораздо позднее, чем они думают. Они не понимают этого и впадают в отчаяние, доктор Гил. А отчаяние ведет к агрессии и жестокости. И вот наступает утро, когда эти бедные люди понимают, что жизнь прошла мимо – сколько бы телепередач они ни просмотрели. Жизнь прошла мимо потому, что они в ней не участвовали. Никогда не выходили на подмостки перед притихшим залом, не совершали ничего по-настоящему важного. Вот они, иллюзии, ведущие к разочарованию.

Десейна поразила убедительность слов Бурдо, те смыслы, которые крылись за ними. В том, что говорил официант, ощущалась правда – страшная в своей очевидности.

– То есть этих людей просто выключили? – пробормотал он.

– И все это – телевидение.

Десейн повернул голову и посмотрел в окно.

– Вам действительно нужно что-нибудь съесть, доктор Гил, – заметил Бурдо.

– Нет.

– Доктор Гил! В каких-то ситуациях вы демонстрируете истинную мудрость, но порой…

– Не называйте меня мудрым. Лучше – опытным и многое пережившим.

– Еда здесь – высшего качества. Я сам все приготовлю и принесу. Бояться не нужно…

– Я уже не раз обжигался…

– Полному горшочку огонь не страшен, доктор Гил!