Пиаже подошел к тележке, взял тарелку и принюхался. Теперь Десейн видел, что происходило в комнате: там двое мужчин в белых халатах подняли Дженни и понесли к двери. Лицо ее было белым, как мел, а из уголка рта свисала трубка.

– Яд? – тихо уточнил Десейн.

– Разумеется, яд! – резко произнес Пиаже. – Похоже на аконит.

Повернувшись к двери с тарелкой в руке, он поспешил из комнаты.

Десейн слышал звук колес каталки, быстрые удаляющиеся шаги в коридоре, но Бурдо закрыл дверь, и все стихло.

Десейн весь покрылся испариной. Не сопротивляясь, он позволил Бурдо уложить себя в постель и накрыть одеялом.

– Мне сначала показалось, – проговорил Бурдо, – будто это вы ее так…

Она не должна умереть, думал Десейн.

– Простите, – продолжил Бурдо. – Я знаю, вы неспособны на такое…

– Она не должна умереть.

Десейн поднял голову, увидел слезы, которые текли по темным щекам Бурдо, и они вызвали в его душе странную реакцию – ярость вскипела в нем, и он не смог подавить ее волну. Ярость и злость. Она была направлена отнюдь не на Бурдо, а на некую бестелесную и трудноуловимую суть долины Сантарога, попытавшуюся использовать женщину, которую он любил, вложив ей в руки орудие убийства, направленное против него, Десейна. Он посмотрел на Бурдо. Тот бормотал:

– Доктор Пиаже не позволит случиться плохому… Господи!

Увидев лицо Десейна, он инстинктивно отпрянул.

– Уйдите! – прохрипел Десейн.

– Доктор велел мне…

– Доктор Гил требует, чтобы вы немедленно ушли!

Упрямое выражение появилось на лице Бурдо.

– Я вас не оставлю.

Десейн опустился на подушку. Что он мог сделать?

– Вчера у вас был шок, – напомнил Бурдо, – и вам сделали переливание крови. Поэтому оставлять вас нельзя ни на минуту.

Переливание? Почему же они меня не убили? Оставили меня для Дженни! Чтобы это сделала она.

– Вы все так любите Дженни! – усмехнулся Десейн. – Вы даже позволили ей попытаться убить меня. Конечно, это нанесло бы ей самой смертельный удар, но какая вам всем разница? Вы можете пожертвовать и Дженни, кучка бессердечных…

– Вы говорите безумные вещи, доктор Гил!

Ярость исчезла так же быстро, как возникла. Какой смысл нападать на бедного Уинстона? Да и вообще на всех сантарогийцев? Они же не ведают, что творят! Десейн почувствовал угрызения совести. Да, он говорит безумные вещи. То, что разумно в одном обществе, считается безумием в другом.

Если бы не слабость, которая охватила его тело!

Последствия шока.

Он спросил себя, что станет делать, если Дженни умрет. Его эмоции были странным образом фрагментированы – часть его существа содрогалась от горя, другая, загнанная в угол судьбой, билась в ярости, а третья – анализировала, анализировала, анализировала…

Какую долю ответственности за пережитый им вчера шок несет Джаспер? Стал ли он столь же чувствителен к нему, как и сами сантарогийцы?

Если Дженни умрет, они просто убьют меня, подумал Десейн.

– Я сяду возле двери, – произнес Бурдо. – Если вам что-нибудь понадобится, просто скажите.

Он сел, лицом обратившись к Десейну и сложив руки на груди, будто страж.

Десейн закрыл глаза и подумал: Дженни, только не умирай! Затем вспомнил, как Гарри Шелер узнал о смерти брата. Способен ли он так же чувствовать Дженни?

Десейн прислушался к себе, пытаясь понять, как это происходит у сантарогийцев. Он бы многое отдал за это. Он должен чувствовать, что происходит с Дженни. Любой сантарогиец способен на подобное.

Но я – не сантарогиец.

Десейн сознавал, что балансирует на острие бритвы. Одна часть его сущности принадлежала необъятному океану подсознательного, составлявшего основу мира, где он был рожден. Другая – склонялась в сторону вод ясного прозрачного озера, каждая капля которого помнила о существовании прочих капель.

Дверь открылась, и в море бессознательного разыгрался шторм, а по поверхности озера пробежал легкий ветерок. Баланс водных стихий оказался нарушенным.

Десейн открыл глаза. В центре комнаты стоял Пиаже со стетоскопом вокруг шеи. В глазах его сквозила усталость, а на Десейна он смотрел недоуменно.

– Дженни? – прошептал Десейн.

– Жить будет, – ответил Пиаже. – Хотя и висела на волоске.

Десейн закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Сколько еще несчастных случаев мы выдержим? – спросил он и встретился взглядом с доктором.

Подошел Бурдо.

– Доктор Десейн говорил странные вещи. Просто какое-то безумие.

– Уин, оставьте нас на минуту, – попросил Пиаже.

– Это обязательно? – нахмурился Бурдо.

– Да.

Пиаже подвинул стул к кровати и сел, глядя Десейну в лицо.

– Я буду за дверью, – произнес Бурдо и вышел.

– Вы расстроили Уина, а это непросто сделать, – заметил Пиаже.

– Расстроил? – усмехнулся Десейн. – И это все, что вы можете сказать по поводу случившегося?

Доктор посмотрел на свою правую ладонь, сжал ее в кулак и покачал головой.

– Не хочу, чтобы вы считали меня легкомысленным, Гилберт, – начал он, – а потому полагаю, что всему этому нужно и можно дать рациональное объяснение.

– Словосочетание «несчастный случай» вам уже кажется недостаточным? – спросил Десейн.

– Да. Речь идет о вас. У вас фатальная предрасположенность к несчастным случаям. Вы просто притягиваете несчастья!

– Мы оба знаем, что это – фикция. Игрушка слабого ума, убежище обыденного сознания.

Сложив ладони домиком, Пиаже отклонился на спинку стула и поджал губы.

– С точки зрения психиатрии…

– Прекратите! – воскликнул Десейн. – Сейчас вы приметесь перемалывать старый мусор по поводу невроза саморазрушения или дефектов эго-контроля. Как я мог контролировать рабочих, которые разобрали мост, или мальчика с луком и стрелой?

– Мальчик с луком и стрелой?

К черту все обещания, подумал Десейн и рассказал про случай на парковке, после чего добавил:

– А как насчет пневмоподъемника или взрыва в мастерских? А яд в еде, которую приготовила Дженни. Дженни! Вы понимаете?

– Да. У вас действительно есть основания…

– Основания? Да передо мной целостный, законченный синдром. И суть его в следующем: Сантарога хочет убить меня. Вы уже уничтожили совершенно невинного молодого человека и едва не убили Дженни. Что будет дальше?

– Ради всего святого, зачем нам…