Горцы бежали, оставив 17 тел на месте. Это было славное дело, и Бакланов получил за него чин полковника.

В апреле 1850 года предстояла смена донским полкам, находившимся на Кавказе. Донской казачий № 20 полк должен был идти домой, а с ним вместе и его командир, грозный для горцев Боклю. Но Бакланов был так нужен на Кавказе, без него так осиротели бы полки кавказские, что князь Воронцов просил атамана и военного министра об оставлении Бакланова на линии и о назначении его командовать вновь прибывающим полком. Просьба эта была исполнена, и Бакланов получил в команду донской казачий № 17 полк. С ним осталось, по доброй воле, пять сотенных командиров: Березовский, Банников, Поляков, Захаров и Балабин и адъютант его Одноглазков. Осталось и несколько казаков.

Трогательно было прощание Бакланова с № 20 полком. Когда он выехал к полку – все эти железные богатыри, увешанные крестами, плакали от правого до левого фланга, как малые дети. Сжималось сердце у грозного «Даджала», он отвернулся в сторону, махнул рукой и, молча, выехал из ворот укрепления. За ним потянулись и его сотни. Он проводил их до Карасинского поста и там распростился со своими боевыми товарищами.

Пришедшие с Дона казаки расспрашивали у старых, что за командир Бакланов.

– Командир такой, – говорили казаки, – что при нем и отца родного не надо. Если есть нужда – иди прямо к нему: поможет и добрым словом, и советом, и деньгами. Простота такая, что ничего не пожалеет, последнюю рубашку снимет и отдаст, а тебя в нужде твоей выручит. Но на службе, братцы мои, держите ухо востро: вы не бойтесь чеченцев, а бойтесь своего асмодея: шаг назад – в куски изрубит.

Бакланов сейчас же принялся и из нового полка готовить железных богатырей, героев баклановцев.

В этом году мы проводили новую линию и прорубали в лесах широкие просеки для того, чтобы обезопасить себя от нечаянных нападений неприятеля. 8 августа, когда назначенный на рубку леса на реке Мичик части стали подходить к лесу, они были встречены ружейным огнем. Лес оказался занятым горцами. Послали за орудиями. Но орудия еще не прибыли, как 5-я рота Кабардинского полка, составлявшая правую цепь, спустилась в овраг и с криком «ура» кинулась в лес. Загремели из леса меткие чеченские выстрелы и начали валиться люди. На поддержку пятой роте побежали две роты резерва. Начался жестокий рукопашный бой в лесной чаще. Уже девяносто солдат выбыло из строя убитыми и ранеными, чеченцы начали одолевать наших.

Бакланов в это время находился на левом фланге, где расставлял цепь. Вдруг на взмыленной, запыхавшейся лошади подскакивает к нему офицер Кабардинского пехотного полка и докладывает:

– Полковник, спасайте кабардинцев! Нас рубят! Весь правый фланг в чрезвычайной опасности!

Расспрашивать было некогда. Дело требовало немедленной помощи. Бакланов схватил ракетную команду и карьером помчался на место боя. Быстро скатились в глубокий овраг казаки и начали устанавливать ракетные станки. Толпа чеченцев с поднятыми шашками полетела на казаков. Молодые казаки смешались… Пошатнись они, и вся ракетная команда досталась бы чеченцам. Но выручил Бакланов.

Он спрыгнул с коня, выхватил из рук оторопелого урядника ракету и сам положил ее на станок. Его пример ободрил людей. Казаки оправились. Раздалась команда: «батарея пли»! и восемнадцать огненных змей с шумом и треском влетели в ряды неприятеля. В эту же минуту прискакало 2 сотни 17-го полка, они побросали коней и пешком, с пиками наперевес, кинулись на чеченцев. Лес остался за нами, и началась рубка его для прокладки новой линии.

В начале 1851 года в Куринское с прибывшим туда почтовым обозом Бакланову доставлена была неизвестно от кого и от куда посылка. Развернули ее, и в ней оказался черный значок, на котором вышита была адамова голова с двумя перекрещенными костями под ней и с вышитой кругом надписью: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Когда значок этот впервые появился перед полком, казаки были смущены его печальным видом, навевавшим мрачные думы о смерти. Но, когда казаки увидали, что этот черный значок наводит ужас на чеченцев – они полюбили его. Бакланов же с ним не расставался до конца жизни.

Одолеваемые со всех сторон нашими войсками, чеченцы решились на отчаянное предприятие. Они задумали напасть на Куринское укрепление. В день Успения Богородицы было особенно жарко и душно. Бакланов, пообедавши, лег отдохнуть в своем домике на горском ковре. Жара сморила его. Он совершенно разделся, снял даже рубашку и остался в одних чувяках. Вдруг раздался пушечный выстрел совсем близко, зазвенели окна в той комнатке, где спал Бакланов, и к нему влетел растерявшийся ординарец.

– Чеченцы в предместье, – крикнул он.

Выстрелы участились; шум, крик, скачка и суматоха на улице показывали, что дело не шуточное. Бакланов спросонья, как был без одежды, бросился к двери, вырвал из рук ординарца шашку, надел ее прямо на голое тело, накинул какую-то бурку и явился в таком виде перед казаками. Две сотни, собравшиеся по тревоге, кинулись за ним. Едва казаки вышли из укрепления – они увидали человек до восьмисот конных чеченцев, спускавшихся с гор. Казаки замялись. Но Бакланов выхватил из рук своего ординарца пику, крикнул «вперед!» и помчался в рукопашную свалку. Казаки не отстали от своего любимого начальника, и горсть их врезалась в толпу неприятельской конницы. Работая пикой, Бакланов, как сказочный богатырь, валил вокруг себя толпы неприятеля. Горцы, дрогнувшие на первых порах, не могли поправиться и скоро бежали.

Казаки забрали пленных, и пленные были уверены, что страшный Бакланов, если и не настоящий даджал, то уже, наверное, приходится сродни ему.

Вскоре горцам пришлось окончательно убедиться, что грозный Боклю, действительно, настоящий дьявол. Как-то раз вечером, у Бакланова собралось большое общество. Много было офицеров русских полков, пили чай, играли в карты, разговаривали. Было уже за десять, когда к Бакланову прошел ординарец и доложил, что его желает видеть лазутчик.

– Который? – спросил Бакланов.

– Али-бей, – ответил ординарец.

– Проси сюда.

Тихо, неслышными шагами прошел преданный Бакланову горец и таинственным шепотом стал докладывать.

– Шамиль, грозный предводитель чеченцев, узнал, что просека на реке Мичик окончена русскими. Ему доложили, что чеченцы не могут тебя остановить, и вот он… я боюсь и говорить, господин полковник.

– Ну! – ободрил его Бакланов.

– Шамиль тогда позвал из гор стрелка, и стрелок на Коране[41] поклялся тебя убить. Стрелок приехал в наш аул. Много хвастал. Он говорит, что на пятьдесят шагов разбивает куриное яйцо, подброшенное кверху. Ну, только наши старики ему говорят, что они видали, как ты на полтораста шагов убиваешь муху. «Смотри, Джанем, – говорят ему наши старики, – если ты промахнешься – Боклю положит тебя на месте».

– Ну что же горец? – спросили Али-бея офицеры.