Машины руки инстинктивно вырвались вперед с отталкивающими надвигающуюся смерть беззащитными ладонями, а ноги замерли, точно приросли к земле.

Даша инстинктивно закрыла глаза, чтобы не видеть больше ничего, и услышала визг тормозов, удар, крик, хруст — а когда открыла их снова, Маша лежала на земле, приподнявшись на ободранных локтях, и кричала без начала и конца. А на дороге, отброшенное на несколько метров капотом Катиной машины, лежало вывернутое и сломанное тело Мира Красавицкого.

— «Скорая»! Человека сбила машина. Пушкинская… — орал Алекс, прижимая к щеке мобильный телефон. — Платная. Будут через минуту, — утешительно и быстро сказал он ей.

— Как? — хрипло выдохнула Даша.

— Он ее выдернул из-под колес. А сам поскользнулся… На мороженом. А она его ударила. Он отлетел. А она его просто объехала! Объехала и покатила дальше. Сука! Даша… — Алекс кинулся к ней.

А Даша — к Миру.

Он лежал на опустевшей проезжей части — слишком неправильно, чтобы быть живым. Но он был еще жив, и все еще был красивым — слишком красивым, чтобы умирать. Но он умирал. Его неправдоподобное лицо слегка колыхнулось к ней, и она расслышала странное:

— Он существует. Это…

А Маша все кричала и кричала.

* * *

А потом замолчала, будто в горле у нее сломался отвечающий за звук механизм.

Молчала, когда Мира заносили в «скорую», молчала всю дорогу в больницу, сидя на заднем сиденье машины Мира, ездить на которой они не имели права, но никто и не вспомнил об этом — Даша просто впихнула подругу туда и, усевшись на водительское место, повернула оставленные Миром ключи зажигания. А Алекс плюхнулся рядом с ней, и не вспомнив о том, что, уезжая с ней, автоматически теряет новую работу.

— Милиция? — снова принялся он общаться со своим телефоном. — Человека сбила машина. На Пушкинской. Возле клуба «Церцея». Его уже везут в больницу. Мы свидетели…

— Нет, — отрезала Даша.

— Я — свидетель. Александр Тарасов. Несчастный случай… Номер машины? — Он обернулся к Чуб.

— Не видела, — жестко сжала губы та, еще не решившая, сдавать ли ей сбежавшую Катю, и совершенно не собиравшаяся решать это сейчас.

Сейчас ее правое, отвечающее за разум полушарие было заполнено умирающим Миром, а левое — Машей.

— Боже, как глупо! — Алекс обращался уже не к трубке, а к Чуб. — Поскользнуться на мороженом. И какая сволочь его там бросила! Если бы не оно, он… Ну чего, чего ты на дорогу поперлась? — рявкнул тот назад — на молчаливую Машу.

— Не смей кричать на нее! — зарычала Чуб.

А потом время вдруг разорвалось, и в нем образовалось множество дыр и прорех. Они метались по больнице и расспрашивали всех, и никто не отвечал им ничего вразумительного — лишь успокаивающее, бессмысленное, а оттого раздражающее и вызывающее у них еще большую панику. Даша злилась и все время кричала на Алекса, не в силах отделаться от мужского эскорта, столь престижного при любых иных обстоятельствах и такого ненужного им сейчас, и в истерике зачем-то объявила себя невестой Мира. А похожая на бессмысленную сомнамбулу Маша зачем-то жадно прижимала к груди его барсетку, которую можно было преспокойно оставить в машине, и не реагировала ни на звук, ни на прикосновение, ни на свет.

Затем Алекс где-то потерялся, и они долго сидели вдвоем на большом угловом диване, — и у дивана была черная кожа, и на столике перед ним лежали унылые рекламные листовки патентованных лекарственных средств, а Мир должен был выжить, хоть операция была очень сложной и могла продлиться несколько часов.

— Простите, вы приехали с Мирославом Красавицким?

Даша резко подняла глаза и увидела представительного мужчину лет сорока в бирюзовом халате и докторской шапочке. В двух шагах за его спиной стояла такая же бирюзовая медсестра.

— Да! Что с ним? Он будет жить? — подскочила она пружиной.

— Вы его невеста? — спросил врач медленно и натужно, глядя не на нее, а на мертвую и по-прежнему безмолвную Машу.

— Я — невеста, — внесла ясность Чуб. — А что с ним?

— Мне тяжело сообщать это вам. Но ваш жених умер пятнадцать минут назад. Его даже не успели довезти до операционной…

— Как не успели?

— Как вы себя чувствуете?

— Он умер? Умер?! Это точно? — Даша затравленно посмотрела на Машу.

Врач, нисколько не удивившись ее непонятливости, начал объяснять заново, соболезнующим, увещевающим голосом, оплаченным по курсу 1 к 5,3.

— Он точно умер? — в десятый раз спросила Чуб. — Точно ничего нельзя было сделать?

Вопросы невесты были пружинистые и сухие, трагическая смерть жениха не вызвала у нее ужаса — ужас, мокрый и вязкий, появлялся в ее взгляде только тогда, когда она переводила его на не легитимную рыжую девушку.

Врач еще раз оглядел бесчувственную невесту взыскательным взглядом, ожидая запоздавшей реакции, и, убедившись, что Даша упрямо не собирается плакать, переживать и падать в обморок, тихо спросил у нее:

— Это его родственница?

— Нет, — пьяно прошептала Даша. — Она…

— Это я виновата в его смерти! — четко и убежденно произнесла Маша, виртуозно выговаривая каждую букву.

— Может, укольчик? — нежно предложил врач.

А до Даши дошло: все это время Маша повторяла про себя одну эту фразу!

— Не надо укольчик, — отмахнулась Чуб. — Мы сами…

— Так, так, — задумчиво протянул доктор. — Там милиция в холле. Молодой человек уже дает показания. Они ждут вас.

Он повелительно кивнул стоявшей неподалеку бирюзовой сопровождающей, оставляя ее на страже их истерики, и сосредоточенно пошел прочь, засунув руки в карманы.

— Маша… — пролепетала Даша.

— Я не верю, — сказала Маша отчужденно. — Он жив.

— Нет, — с состраданием заломила руки подружка. — Он умер. Катя его сбила. Не могла не сбить. Ты выбежала… — Она осеклась, испуганно выкатив глаза: упреки сейчас были более чем лишними. Напротив, насколько она знала Машу, следовало срочно придумать ей оправдание, прежде чем та выбросится из ближайшего окна.

— Да, — деловито подтвердила та. — Это я виновата.

— Нет, нет! — бросившись к ней, Даша порывисто обняла подругу, прижимая ее к себе.

Но оправдания не было! Поступок Маши был глупым и фатальным. И ее так и подмывало спросить, с горькой, упрекающей болью: «О чем же ты думала? Чего ты ждала?»

— Не думай об этом! Слышишь, не думай! — попросила она, разглаживая ладонью Машины пушистые волосы.

— Я хотела ее остановить. С ней было что-то… плохое. Ее нельзя было отпускать.

— Да! Да! — с готовностью согласилась Даша на все на свете.

— Это я виновата в его смерти.