но с сожалением сознавала, что не оставит следа в их жизни. Семейное счастье было для Джемми, а для нее – вечность.

Накануне начала серии заседаний Дэвид и Джемайма в последний раз позволили себе пообедать в кафе. Они благоразумно договорились, что с началом судебного процесса перестанут показываться вместе на людях, дабы не порождать сплетни. Дэвид и Джемайма расположились в дальнем углу маленького кафетерия, скрываясь от докучливого внимания. Издали они могли показаться беспечной парой, которая не задумывается о завтрашнем дне: взволнованная девушка и молодой мужчина со смутной улыбкой. Правда была в том, что они, думая друг о друге, но только не о любви, жили одним днем, как неразумно влюбленные, но при этом не могли не всматриваться в свое урезанное, окровавленное будущее. Одну неловкую минуту Джемми и Дэвид сидели неподвижно и отчужденно, не решаясь соприкоснуться всепонимающими взглядами. Но постепенно боязливое сопротивление между ними было сломлено, и они посмотрели друг на друга одновременно, как по команде, с одинаково виноватым видом. Дэвиду вдруг стало невыносимо жаль Джемайму, которая изо всех сил старается притворяться, что ничего не происходит, словно мир принадлежит им, а время подчинено их желаниям и вовсе не грозит стать непреодолимым препятствием.

– Может быть, тебе еще не поздно отказаться от этого дела, Джемма? – сказал Дэвид, побуждаемый своим внутренним благородством – грубо отрицаемым, но существующим. – Ты только погубишь свою блестящую карьеру, связавшись со мной. И прекрасно понимаешь, что это дело бесперспективно для тебя и меня.

Взгляд Джемаймы, исполненный сознания своей ответственности, обратился к Дэвиду с недоумением, не отпуская из-под влияния ее неотступной любви.

– О чем ты говоришь? – возмутилась она с показной уверенностью, хотя золотой луч воодушевления погас в ее глазах. – Мы выиграем, вот увидишь.

– Я так не думаю, – ответил Дэвид с тихой непроходящей тоской, которая относилась к Джемайме и ко всему, что та олицетворяла собой – свет, свободу и жизнь. – Исход дела предрешен, все верят в то, что я виновен, и жаждут моей крови.

Над Дэвидом довлел сложный выбор – рассказать ли сейчас Джемайме всю невозможную правду или похоронить признания вместе с собой, оставив ее в неведении вместе со слепой любовью. Одну женщину он убил, потому что любил, а другую полюбил после того, как чуть не убил. Дэвид поднял истомленный взгляд и выдал с суровой, нещадной обреченностью:

– Я хочу рассказать тебе о Тессе…

Джемайма встрепенулась и немедленно запечатала ему уста мягкой рукой, давая понять, что не хочет ничего слышать.

– Нет, Дэвид, – пылко возразила она, оборвав его речь и запутав размышления. – Это уже не имеет значения. Ничто не имеет значения, когда у тебя грозят отнять будущее и саму жизнь.

Дэвид замолчал, оставив невысказанные признания и непринятое раскаяние на милость Джемаймы. Он только осмелился отнять ее ладонь от своих губ, благодарно прижавшись к ней поцелуем.

Ни Дэвида, ни Джемайму в тот момент не волновала мертвая Тереза – она была давно убита, забыта и похоронена в закоулках памяти как нежелательное происшествие. Истинной жертвой Джемайма представляла беззащитного Дэвида, оступившегося на островке своей одинокой жизни. Она помнила его глаза на фоне вспышки выстрела и знала, что он убийца, но видела в нем запутавшегося человека. Джемми ничуть не боялась его, хотя Дэвид едва не убил и ее. Она опасалась собственной слабости и неспособности сохранить жизнь любимого, неоднократно задумываясь о том, что ее судьба зависит от его участи. А Дэвида преследовала мысль о том, что кровь Тессы не стоила этой непосильной расплаты, в то время как перед ним мучительным миражом пролетали те долгие, насыщенные годы, которые он мог бы прожить рядом с Джемми – против чего Дэвид уже совсем не возражал. Лучше бы он просто развелся с Тессой.

Джемайма придвинула свой стул поближе и в последний раз прильнула к Дэвиду, так что их лица почти соприкоснулись. Они держались за руки в безмолвном стремлении скрепить свой непризнанный союз.

– Ты уходишь из моей жизни, – в отчаянии шептала она, стараясь удержать в памяти ощущение тепла его руки. – Я чувствую, что теряю тебя. Понимаю, что все пройдет когда-нибудь, но что будет дальше? Я буду чувствовать себя убийцей, стану считать, что сама лишила тебя надежды на будущее. Ты надломлен, Дэвид, но достоин жить – что бы ни случилось. Милый Дэвид, ну почему не существует смешанных тюрем? Я бы пошла за тобой куда угодно. Но теперь отступать некуда. Я сама взялась отвечать за тебя, дорогой, и пойду до конца. Мне наплевать, что все подумают, это ты судишь меня.

Всего на миг им показалось, что время оставило их в покое, немыслимо отдалилось, а предстоящий суд будто отодвинулся в прошлое. Однако смертоносное время, измеряющее жизни подобно часовому механизму на бомбе, и не думало замедлять свой ход, а лишь призрачно остановилось поодаль. Между ними вырастало взаимопонимание – большее, чем любовь, и более живое, чем дети. Обоим казалось, что их осудят вместе, как если бы Джемайма добровольно разделила приговор Дэвида. Они никогда не встретились бы, если бы не убийство, им не было суждено где-то свидеться, кроме как в тюрьме. Кровь изначально повязала их крепче полицейских наручников и свела на скамье подсудимых.

Дэвид больше не мог терпеть неизвестность и ту ограниченную свободу – полусвободу, несвободу, с которой приходилось мириться. Он был не в силах жить на пороге тюрьмы в ожидании смерти, но еще труднее приходилось ни в чем не повинной Джемайме, ведь ей предстояло жить дальше, несмотря ни на что. Дэвид искренне желал подарить Джемми безоблачное будущее и освободить от несправедливого чувства вины. Он хотел сказать памятные слова, которые смогут пережить его и будут иметь значение на протяжении всей ее жизни, правдивые слова, без которых в их отношениях осталась бы некая пустота.

– Ты преодолеешь это, Джемма, – проникновенно сказал Дэвид и коснулся ее нежной щеки, чтобы убрать прилипший волос, темный, как трещинка на тонкой коже. – И не надо отворачиваться и смущаться. Не беспокойся обо мне! Ты сделала для меня больше, чем мог сделать человек. Что бы ни произошло, я не жалею, что узнал тебя. Ты ненормальная! Уникальная! С тобой не соскучишься. Если бы я мог начать жить сначала… Помни, Джемма, я всегда буду думать о тебе, до последнего. А ты… будешь свободна.

Джемайма не отводила взгляда от Дэвида, пока он говорил, но, когда он осекся при произнесении своего приговора, будто очнулась ото сна, и из ее глаз безудержно полились слезы.

– Знаешь, мне не страшно