– Так, значит, это ты их отпугиваешь? – догадался Осташ.

– Не только я, – смутился Доброга. – Туг и Тучины промышляют, и Жироховы, и Кисляевы. Бобров здесь много. А далее в лесном озере гусей видимо-невидимо.

– Нехорошо это, – покачал головой Искар. – Надо бы поделиться с соседями.

– А они с нами делятся?! – возмутился Доброга. – У Синего ручья все наши ловушки изломали и натравили на нас Бориславову дружину. А земля у Синего ручья всегда была ничейная, и бобра там брали все охочие с окрестных сел и выселок. А теперь тот ручей числится за Сухоруким, и его приказные к нему никого, кроме зайчатников, не подпускают.

– Борислав идет против правды славянских богов, – нахмурился Искар.

– Это да, – охотно согласился Доброга, – но ты пойди и докажи это князю Всеволоду, которому Борислав приходится единокровным братом. Мы жаловались князю Твердиславу, когда он был еще жив, так он велел гнать нас из детинца. Племенные и родовые старейшины не хотят жить по божьей правде, а князья и боготуры держат их сторону. Но на эти земли мы Бориславовых псов не пустим. Простые люди пусть селятся, хоть славяне, хоть урсы. Проси, Осташ, чтобы эту землю закрепили за тобой. А дружину мы тебе наберем. Вот Малога под твою руку встанет, из Кисляев дадут мечника, из Тучиных дадут, из Жироховых дадут. Зря вот только ты с этой Златой связался, из княжьих дочек не бывает хороших жен.

– Так уж и не бывает?! – возмутилась Ляна, молча до сих пор слушавшая Доброгу.

– Тебя хаять не буду, – пошел на попятный Доброга. – Девка ты справная и если пойдешь за Искара, то я слова против не скажу. А ты из чьих будешь?

– Я внучка Гостомысла Новгородского.

Доброга крякнул встревоженным селезнем и укоризненно глянул на Искара:

– Чудите вы с Осташем, с такой родней нас соседи скоро будут держать за ганов.

– А чем плохо-то, если ты, Доброга, выйдешь в лучшие люди? – удивилась Ляна.

– Я, девка, Молчуном родился, Молчуном и помру. Мои предки были земледельцами и воинами и честно служили своему роду и племени. И никто их не упрекал, что отнимали они чужое у ближних и дальних. Молчуны всегда жили своей сноровкой умом, своими руками добывали пропитание. А чужих слез и чужого пота нам не надо.

Если Ляну нелюбовь Доброги к старейшинам удивила, то для Искара она новостью не была. И даже хитрость Доброги он если и не одобрил, то и не осудил – старейшин обмануть не грех. По той простой причине, что уж очень они до чужого добра охочи и норовят наложить руку на то, что прежде принадлежало всему роду и всему племени. А для этого в ход пускают и ложь, и прямое насилие.

– Перво-наперво, – поучал Осташа Доброга, – требуй от князя Рогволда, чтобы он землю от Синего ручья до Серебряного озера за тобой признал и за теми семьями, что здесь сядут. И право суда на этих землях должно остаться за тобой, а не за волостным князем. Клятву с Рогволда бери при свидетелях, а лучше позови Велесова волхва, чтобы он скрепил ваш договор именем бога. Ляну с собой прихвати в Берестень.

Если Рогволд начнет вилять, то слово Макошиной ведуньи в твою защиту будет весомым. О земле договорись прежде всего, Пойдет за тебя Злата или не пойдет, дадут за ней приданое или не дадут – об этом позже будет печаль. На твоем месте я бы не стал принуждать женщину. Возьмешь без любви, потом всю жизнь маяться будешь. Ни тебе жизни не будет, ни ей. Если Злата тебе откажет, то слово, данное боготуром, ты ему верни. Пусть знают, что Молчуны чтут дедовы обычаи и жен берут только по доброй воле, а не по принуждению.

Малога и Искар слова Доброги одобрили. Осташ хоть и хмурился недовольно, но помалкивал. Судя по всему, не шибко-то он был уверен в любви княжьей дочки. Чужая душа потемки, но Искару почему-то казалось, что Осташем движет не столько любовь, сколько честолюбие. Взять княжью дочь в жены на зависть родовичам и соседям заманчиво, но и голову при этом терять не след, а то и среди старейшин места не обретешь, и для своих станешь чужаком. А помощь родовичей и односельчан для Осташа сейчас важнее ласк княжьей дочери. Если свои не подопрут его снизу, то чужие быстро затопчут.

– Мы с Малогой поедем на Рогволдову усадьбу, – сказал Доброга, – проверим, что там и как, а вы отправляйтесь в Берестень.

– У Горазда хазары под рукой, – остерег Искар, – пропадете ни за куну.

– Мы явимся к гану как Брыли, он нас в лицо не знает.

– Вы без нас с Бахрамом не связывайтесь, вряд ли он рыскает по нашим землям в одиночку.

– Можешь за нас не бояться, Искар, – усмехнулся Доброга. – Чай, не без ума мы с Малогой живем. Сделайте свое дело в Берестене и возвращайтесь сюда. Тогда и обсудим, как быть и что делать.

Предложение Доброги было разумным, и с ним согласились все. На сон времени оставалось всего ничего, но поутру Искар подхватился, не чувствуя усталости. Отдохнувшие кони резво тронулись в путь, и Искаров вороной, несмотря на двойную ношу, от Осташева гнедого не отставал.

Князь Рогволд, проводив беспокойного гостя гана Карочея, впал сначала в задумчивость, а потом в прескверное состояние духа. Плохое настроение он по привычке лечил вином, но это снадобье мало ему помогало. Мнилось князю, что обвел его вокруг пальца хитрый скиф. Хотя в чем была суть этого обмана, он даже самому себе объяснить не мог. Злату тем не менее он все-таки отправил на дальнюю усадьбу в сопровождении Сороки. Этого приказного, к слову сказать, Рогволд терпеть не мог, но все недосуг было прогнать со двора. Сорока обладал изрядным умом и в торговых делах был незаменим. Сам Рогволд по причине беспокойного характера и широты души вечно попадал впросак в переговорах с изворотливыми купцами. Для вольного боготура такие промашки простительны, но с князя совсем иной спрос. Княжьи промахи аукаются недовольством городских обывателей, которым из собственной мошны приходится оплачивать чужое неумение. Словом, расставаться с Сорокой Рогволду пока было не с руки, хотя он и подозревал его в связях и с ганом Митусом, и с Гораздом, и с Жучином, имея для этого очень веские причины. К неоспоримым достоинствам приказного Сороки следовало отнести его осведомленность. Именно от этого хитрована Рогволд узнал, что ган Митус с Жучином вовсе не друзья, а как раз наоборот. И ган Карочей, скорее всего, является не Жучиновым соглядатаем, а Митусовым, но в любом случае доверять ему нельзя. Касаемо же гана Горазда Сорока считал, что союз с ним пойдет Рогволду на пользу, как и дружба с Ицхаком Жучином. Жучин, кроме всего прочего, еще и богат несметно, с его помощью и участием немало можно добиться в делах торговых. А князю Рогволду, испытывающему хронический недостаток в средствах, тем более не худо завести надежного партнера среди пронырливых хабибу.

В общем, много чего наплел Сорока своим сладким голосом. Но сладкими песнями княжий достаток, к сожалению, не умножается, а с благими делами Сорока почему-то медлил. Злату он увез уже семидиицу назад – да и пропал с концами. Столь долгое отсутствие приказного наводило Рогволда на грустные размышления о человеческой неблагодарности и прямом предательстве. Сорока ведь мог просто отдать Злату гану Горазду без всяких условий. То-то посмеются Горазд с Жучином над простодушным Рогволдом, нацелившимся в Великие князья. И начавшийся в похмельном угаре заговор Рогволда и Карочея против кудесника Сновида и боготура Вузлева закончится большим срамом.