в себя магию. Сердце увеличилось вдвое, легкие быстро сжимались и разжимались, выкачивая из тела лекарство. На удлиненной шее появились и стали быстро расти два вытянутых отверстия, шумно фыркающих и дублирующих дыхание.

Горловое пение становилось все громче. С каждым громким выдохом колдуньи, монах бил по поющей чаше и казалось, что он вот-вот высечет из нее искры. Под потолком конденсировался пар, оседая на деревянных перекрытиях — Келеф провел пальцем по маске, собирая с нее голубоватую жидкость.

Один за другим больные поднимались, вытирали с лица скопившуюся кровь, отдирали толстые корки с глаз. Те, на кого колдовство подействовало быстрее всех, тут же бросались на пол в нижайшем поклоне перед той, что спустилась к ним с вершины этого мира. Пение становилось громче, лечебница сотрясалась от звуков и силы, витавшей в воздухе. Все сильне и сильнее, чаще, больше. Чаша уже не пела — монах ритмично бил по ней резной палочкой, поднимая инструмент над головой.

И вдруг — тишина. Все закончилось так же быстро, как началось. Не удержавшись на длинных ногах, девушка, искаженная и вызывающая у Келефа ужас и отвращение, упала на пол. Солдаты тут же окружили ее, не давая подойти к бездыханному телу никому из простолюдинов, что, возможно, впервые за свою серую, несчастную жизнь лицезрели нечто подобное. Не подпускали и Келефа, который в ужасе смотрел, как конечности девушки медленно приходят в норму, кожа становится нормального цвета, а дыхательные отверстия на шее затягиваются. Рина сдавленно, тихо застонала:

— Келеф… Подай руку…

Глава 20: Желтая тень

Работа принцессы Сеотосов не закончилась на лечении больных. Этот город, Остацин, страдал. За фасадом сверкающих сквозь стену огня дождей, за чистыми улочками верхних улиц скрывался город настоящий, такой, как Келеф еще не видел. Там улицы, утопленные в спирали домов и надстроек, никогда не видели солнца. Бесконечные подпорки и колонны в и без того узких, похожих на коридоры улицах делали проход по некоторым из них почти невозможным. И все же там теплилась жизнь, единственно возможная на Темиле. Тысячи и тысячи жабьих глаз, перепончатых рук, голодных животов и пьяных умов. Голоса, шепот, стоны, плач, смех.

Рина Сеотос, первая и единственная титулованная дочь своего отца, трудилась слишком сильно для девушки ее статуса. Не успело ее тело восстановиться после тяжелейшего ритуала, как она, вместе со своей свитой, отправилась вглубь нижнего города, туда, где просили ее присутствия простые люди.

— Келеф, помоги, — обратилась она к слуге, приоткрыв окошечко. Через него она протянула худую, истерзанную инъекциями руку, из которой торчал металлический катетер с длинной краковой трубкой. — Я сама… Боюсь.

Второй конец трубки не был ни к чему подсоединен. Девушка протянула ему небольшой флакон с золотой жидкостью, отвернула взгляд. Чего она боялась? Катетер уже в руке, вводить иглу в нее не нужно. Лишь подсоединить флакон с миамом.

Осторожно взяв его из рук госпожи, Келеф продел конец трубки во флакон, повернул, по ее указанию, крышку. Жидкость, наполняя полупрозрачную трубку, побежала к руке, девушка болезненно застонала, стиснув зубы.

— Это больно? — тихо спросил ее Келеф.

— Нет, это… Обидно… Ну ничего. Ничего. — она быстро взяла себя в руки, утерла слезы и широко улыбнулась.

Кожа щек начала розоветь, в глазах заблестела жизнь. Скрывая боль внутри себя, она заставляла себя улыбаться. Но даже через маску понимала, что ее спутник не разделяет ее радости.

— Улыбнись. Ты хороший мальчик. — тихо усмехнулась она, ладонью мягко прикоснувшись к шее юноши.

И оттого было больнее. Она не была той, кем пыталась казаться. Не была вечно веселой, глупой и избалованной дочерью правителя, нет. Это была взрослая, принявшая на себя огромную ответственность женщина, и ответственность эту она стойко несла на своих хрупких плечах.

Люди взывали к ней по самым разным причинам. В паланкине девушка развернула длинный свиток с местами, которые ей нужно было посетить. Второй, после лечебницы, остановкой