Он постучал, сперва негромко, а затем сильнее. Как и ее сестра, Рина не отвечала. Возможно, конечно, она уже спала, после настолько-то огромного труда, но юноша, не сумев с собой совладать, приоткрыл дверь.

Огромная постель под шелковым балдахином была пуста. В темной комнате, казалось, не было никого, и лишь длинные, прозрачные шторы слегка колыхал ночной ветер под вечный шум дождя. Келеф вошел внутрь, и сразу же в нос ударил запах цветочной воды, духов, отголосков миама. Но было еще кое-что.

— Гух с’ге… Хер губастый… — доносился до ушей Келефа голос, полный злобы и усталости.

Еще несколько тихих шагов по комнате, к балкону. Там, скрестив под собой ноги, сидела Рина, тихо про себя ругаясь. За несколько метров до нее она все-таки услышала незваного гостя, резко обернулась:

— Кто э… А… — она хотела было повысить голос, но, увидев, что это он, успокоилась. — Тебя папа прибьет.

— Да нет, всего-то оскопит. — пожал плечами Келеф, усаживаясь рядом.

— Хех… — горько усмехнулась Рина.

Поднимающийся из-за горизонта Эрцилль осветил ее лицо холодным, голубоватым светом. Она была совершенно непохожа на себя прежнюю: осунувшаяся, уставшая и будто бы внезапно повзрослевшая, она, выложив на коленях какую-то смесь трав и бумагу, пыталась сделать самокрутку, раз за разом проводила языком по листу, но тот все не давался.

— Сраный Цацат опять стырил мою трубку… Говножуй…

— Ого, какие словечки, — усмехнулся удивленный Келеф. — А мать по губам не надает?

— Пошел ты… — процедила сквозь зубы Рина. — Агрх!

— Э… Дайте-ка я, ага?

Он протянул руки, и девушка, казалось, была рада избавиться от надоевших ей трав и бумаги, яростно спихнув это дело на своего слугу. Келеф же, привыкший к такому за годы жизни сперва в интернате, а затем и в общежитии, ловкими движениями пальцев скрутил самокрутку и, чуть приподняв маску, скрепил ее слюной. Только после этого он чуть смущенно сказал:

— Я не заразный… Даже зубы чищу. Дважды в день.

— Молодец, молодец, — усмехнулась Рина, перенимая у него из рук самокрутку и ловко зажимая ее в зубах. — Собака…

С этими словами, она протянула руку в комнату и поднесла к лицу тлеющую палочку благовоний, прикуривая от нее самокрутку и глубоко затягиваясь. Прикрыв глаза, она откинулась назад, прислонившись спиной к холодной каменной стене, и медленно, устало выдохнула едкий дым. Еще затяжка, и она протянула папиросу своему собачьему знакомому. Келеф аккуратно зажал ту меж пальцев, затянулся, едва сдерживаясь, чтобы не закашлять.

— Вредно… Между прочим. — на выдохе выдавил он из себя.

— Знаю, — хитро улыбнулась Рина. — Поэтому и запрещают.

Повисла тишина, которую ни он, ни она нарушать уже не хотели. Самокрутка гуляла из рук в руки, и с каждой затяжкой горячего дыма из головы уходили тревоги, заботы, мрачные мысли. Оставалась лишь меланхолия и белый шум от бьющего по шпилю косого дождя.

— Пошло оно всё… — вздохнула, закрыв глаза, Рина.