бедным, миссии, уход за больными; большие города были местом их служения, телесные аскезы и ритуалы посвящения были сделаны лишь второстепенными. И все же, можно справедливо усомниться в том, что в наш интеллектуальный век, когда свобода мысли и действия так высоко ценится, для воина Христа может быть придумана более великая епитимья, чем абсолютное подчинение своих суждений и желаний приказу другого человека.

Примечания

1. Gieseler, Text-book, vol. i. p. 108.

2. Gieseler, там же. p. 164.

3. Socr. Hist. i. 10.

4. Hom. 14, in 2 Cor. fin.

5. Vid. Tertull. Oxf. tr. pp. 374, 5.

6. Clem. ch. 12. Vid. a1so Tertull. de Anim. fin.

7. Tracts for the Times, No. 79, p. 38.

8. Ruinart, Mart. p. 96.

9. Mystagog. 5.

10. [Vid. Via Media, vol. i. p. 72.]

11. [Via Media, vol. i. pp. 174–177.]

12. Gieseler. vol. ii. p. 288.

13. Там же. p. 279.

14. Или, скорее, его преемники, такие, как Святой Бенедикт Анианский, были основателями Ордена; но весьма большая точность в этих вопросах не нужна в простом наброске истории.

15. [melotes], 2 Kings ii. Sept. Vid. также, «Они странствовали в овчинах и козлиных шкурах» (Heb. xi. 37).

16. Rosweyde, V. P. p. 618.

Глава 10. Применение пятого отличительного признака истинного развития — предвидение его будущего

§ 1. Воскресение и мощи.

§ 2. Девственная жизнь.

§ 3. Культ Святых и Ангелов.

§ 4. Служение Благословенной Девы.

Примечания.

Выше было представлено как пятый аргумент в пользу правильности развития, нравственного или политического, что доктрина, развитие которой происходило, на каком-то раннем этапе своей истории должна была иметь указания на те мнения и практики, в которых развитие заключалось. Предположив тогда, что так называемые Католические доктрины и практики являются истинным и законным развитием, а не искажением, мы можем ожидать, что сила логики найдет образцы их в первые столетия. И я полагаю, что это действительно так: записи тех времен скудны, и мы имеем мало средств для определения, какой была тогда повседневная христианская жизнь, мы мало знаем о мыслях, молитвах, размышлениях и рассуждениях ранних последователей Христа, в то время, когда это заявленное развитие не было признано и должным образом помещено в теологическую систему; однако же, даже из того, что все же сохранилось, видно, что атмосфера Церкви как бы была заряжена развитием с самого начала, и оно проявлялось время от времени, тем или иным способом, в различных местах и лицах, по мере того, как ему предоставлялся случай, свидетельствуя о присутствии обширного корпуса мысли в границах Церкви, который однажды обретет свою форму и место.

§ 1. Воскресение и мощи

1

В качестве главного примера того, на что я указываю, я направлю внимание на характерный принцип Христианства, Восточного или Западного, который является, в настоящее время не только особым камнем преткновения, но и предметом насмешек для протестантов и вольнодумцев всех цветов и оттенков, я имею в виду почитание, которое и греки, и латиняне оказывают костям, крови, сердцу, волосам, кускам одежды, лопаткам, шнурам, четкам и. т. п.; и они часто приписывают этому чудотворную силу. Итак, принцип, из которого эта вера и обычаи исходят, — учение, что материя восприимчива к благодати или способна к объединению с Божественным Присутствием и влиянием. Этот принцип, как мы увидим, был в первые века энергично проявлен и разнообразно развит, и это, главным образом, было следствием диаметральной противоположности его доктринам школ и религий того времени. И поэтому его проявление в те первые века становится также примером утверждения, часто приводимого в дискуссиях, что исповедание и развитие доктрины проявлялось, согласно необходимости того времени, и что молчание о какой-либо доктрине в определенный период подразумевает не то, что ее в то время не было, но то, что она тогда не подвергалась сомнению, и поэтому не была исследована.

2

Христианство начинало с рассмотрения Материи как творения Божия, которое само по себе «хорошо весьма»[306]. Оно учило, что Материя, как и душа, стала искаженной из-за грехопадения Адама; и Христианство предполагало ее восстановление. Оно учило, что Всевышний принял часть этой испорченной массы на Себя, в порядке освящения целого, и первыми плодами Его замысла было очищение от всего греха той самой части, которую Он принял в Свою Вечную Личность, и вдобавок Он взял ее из Девственного Лона, которое Он наполнил изобилием Своего Духа. Кроме того, Христианство учило, что в течение Своего временного земного пребывания, Он был подвержен естественным немощам человека и страдал от тех неприятностей, которые наследует плоть. Оно учило, что Всевышний в этой плоти умер на Кресте, и Его кровь имеет искупительную силу; кроме того, что Он воскрес в этой плоти и перенес эту плоть с Собой на небеса, и что от этой плоти, прославленной и обожествленной в Нем, Он никогда не будет отделен. Первым следствием этих неслыханных доктрин является воскресение тел Его Святых и их будущее прославление с Ним; затем — та самая святость их мощей; далее — то самое достоинство девственности; и наконец, те самые прерогативы Марии, Матери Божией. Все эти доктрины более или менее развиты в Доникейский период, хотя в очень различной степени, в зависимости от случая.

3

И все эти доктрины были объектами оскорблений или презрения со стороны философов, жрецов или простого народа в те дни. При всем разнообразии мнений, о котором можно не упоминать, в греческих или восточных школах существовала фундаментальная доктрина, что Материя является по своей сущности злом. Ее не создавал Всевышний; она была в вечной вражде с Ним; она была причиной всего осквернения; и она была неисправляемой. Такими были доктрины платоническая, гностическая и манихейская; между тем, как в то же самое время Святой Иоанн утверждал, что «всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста»[307]. Гностики упрямо отрицали Воплощение и считали, что Христос был лишь призраком или же вселился в человека Иисуса при его крещении и оставил его в его страданиях. Единственной и великой темой проповеди Апостолов и Евангелистов было Воскресение Христа и всего человечества после Него; но когда философы Афин услышали Святого Павла, то «одни насмехались»[308], а другие презрительно отвергли доктрину. Рождение от Девы подразумевало не только то, что тело не было изначально нечистым, но и то, что одно состояние тела было более святым, чем другое, и Святой Павел объяснил, что, несмотря